Ваня и Гоша жили в Челябинске недалеко друг от друга, у них было много общих знакомых, и Ваня не понимал, как Гоша сможет жить дальше с этим клеймом из гадюшника. Пока же у Вани вся эта стремительная метаморфоза бывшего соседа по камере просто не укладывалась в голове. Не веря глазам своим, он пытался заглянуть в гошины глаза, но тот всё время отводил их в сторону, и продолжал, не стесняясь, свою «благотворительную» деятельность, деловито роясь в чужом добре. Да, он не вёл себя, как остальные шмональщики, нагло и вызывающе, был чуть-чуть скромней остальных, но ведь и в зоне-то он был всего две недели, так что его «скромность» вполне можно было отнести за счёт незначительного ещё «опыта работы». «Да, быстро пошёл в карьер» – подумал изумлённый увиденным Иван.
От того, что он вскоре увидел, у него вообще всё перемешалось в голове, и волосы вставали дыбом:
Голые зеки кружились по коридору в каком-то бешеном танце. На их члены были одеты носки. Они имитировали с другими голыми зеками половые акты, всё время меняясь позами. Все при этом дружно гоготали под сумасшедшую музыку. Всем было наплевать на свою гордость и бывшие амбиции. «Делай то, что говорят, а то выебут по-настоящему». Ване вся эта порнографическая возня показалась настолько омерзительной, что он хотел закричать: «Вы что, с ума тут все сошли?!». Да кто тут кого может услышать?
Когда он попытался оттолкнуть Кузю, подталкивающего его в эту беснующуюся людскую кучу, то сразу неожиданный удар с боку оглушил его, и не успел он ещё прийти в чувство, как ему одели пакет на голову, скрутили руки и начали душить… «Ну всё». – задыхаясь, ещё успел подумать Ваня. – «Настал конец…». И сразу в глазах потемнело.
Очнулся он от ударов по лицу. Его ещё и обливали холодной водой.
– А, животное, ты чё, восстало? – и снова пакет на голову.
И так повторялось несколько раз: снимали и снова натягивали на голову пакет.
Ваня еле дышал, голова его практически не соображала, было какое-то полное отупение: никаких эмоций, чувств, мыслей. Ему было уже совершенно безразлично, что с ним делают. А его били по лицу ладошками, по бокам ногами. Таким образом, приводили его в сознание. Он уже почти обречённо думал: «Всё. Сейчас они исполнят задуманное и изнасилуют, сделают петухом». Всё Ване было уже безразлично. Он был просто телом, уставшим, обессиленным и забитым. Он даже забыл, где он находится, и что с ним происходит. Он был в состоянии полной прострации. Ему казалось, что время остановилось, а было-то всего 2 часа ночи. Сил у него почти не осталось. Никаких. Этот день ужасов он не забудет никогда. Это – урок на всю жизнь (Дорогие наши младшие братишки! Не кичитесь своей силой и молодецкой удалью! Будьте осторожнее и умнее! Старайтесь избегать уголовных наказаний! На воле – лучше! Сомневаетесь? Приедете в Омск и сами в этом убедитесь).
Неизвестно почему, но издевательства и пытки прекратились, и Ваню развязали.
– Забирай вещи и пошли!
Может быть, это Гоша немного по старой дружбе подсуетился, может сам Солдат решил остановить всё это и у него были какие-то свои планы и задумки, а может быть, всё-таки всему действительно есть свой предел.
Ваню погнали на первый этаж в карантин, где все остальные этапники уже стояли навытяжку. Он бросил вещи и встал со всеми в строй. Надежда на то, что пытки закончились, оказалась тщетной. Экзекуция без перерывов продолжалась до трёх часов ночи.
– А сейчас – спать! Завтра в пять подъём! Будем знакомиться! Всё, отбой!
Этапники разбрелись по кроватям, и в буквальном смысле валились с ног. Ваня долго не мог уснуть, пытался мысленно переварить всё происходящее. Жук и Бенди тоже лежали, уставив открытые глаза в потолок. Всем было ясно, что всё только начинается. Каждый день будет для них настоящим Адом. А пока спите, братишки, и набирайтесь сил для грядущих испытаний!
В 5.00 утра этап разбудили крики:
– Подъём! Подъём! Быстрей, быстрей! У вас три минуты умыться и туалет! Бегом! Бегом!
Так начинается раннее утро во всех многочисленных российских дурдомах. Мигом все сполоснули свои звереющие рожи, а кто тормозил и отставал, того поторапливали пинками сзади.
Всё помещение карантина не очень большое: коридор около двадцати метров, с правой стороны столовая и телевизионка с каптёркой, слева – туалет и спальное помещение. Весь коридор в наглядной агитации: правовые стенды, флаг России, гимн, рядом гимн Омской области, руководство колонии, руководство управления, правила распорядка и прочая официозная ерунда.
Пол в коридоре покрыт кафельной плиткой 20х20, тёмно-серая и светло-серая чередуются в шахматном порядке. Этапники выстроились в два ряда вдоль левой стены. На середину вышли «воспитатели» Солдат, Кузя и Макс.
– Слушай сюда! Всё делаете быстро. Учите правила внутреннего распорядка, учите руководство. Чай не пьёте, вам – некогда. Стоять только в серых клетках: ноги вместе, руки по швам. На вопросы руководства «Вопросы есть?» отвечаете хором: «Никак нет!». Всё делаете бегом.
Говорил в основном и проводил инструктаж Кузя, снова пришедший перчатках, видимо, с прежней целью: нагнать побольше страху на этапников.
– Если один впорет косого, отвечают все! Двое в столовую, один в туалет! Две недели срать будете в вёдра с водой! Будем смотреть, может, кто запрещённое везёт. До кого доходит туго, будем вбивать, вбивать и ещё раз вбивать!... А сейчас бегом на улицу на зарядку! Бегом!
Все ринулись, но, видимо, не так быстро, как хотелось «начальству» в зековских тужурках.
– Отставили! Вы чё, животные? Я сказал: быстро подбегаете к вешалке, одеваете каждый своё новое обмундирование, верней, шапку и фуфайку. Побежали!... отставили! Я говорю: быстрей!
Ваня заметил, что Гоша работал уже вместе с этим гадьём, как их называли порядочные арестанты. Вся эта «гадская» публика была, на удивление, весьма разнообразна. Свозили её в Омск со всех уголков нашей Родины: с Москвы и Питера, с Урала и Омска, из Саратова и Хабаровска. Поскольку именно здесь была строгорежимная политика, администрация остро нуждалась именно в таких «работниках». Всю грязную работёнку выполняли они. Всё это были озлобленные типы со сроками 15, 20, 25 лет, не надеющиеся на скорое освобождение.
В карантине на постоянной основе трудились в поте своего гадского лица человек восемь. Каждый день они докладывали руководству о «проделанной работе»: кого взять на заметку, с кем поработать в индивидуальном порядке. Всё записывалось и обо всём докладывалось. Следили за всеми. Этапники не имели права разговаривать между собой. Тех, кто ослушивался, заставляли приседать до упаду сил. 50, ещё 50, и ещё 50. Пот лился с этапников постоянно. Десять этапников становились на одной стороне, десять – на другой, обхватывали друг друга за плечи и начинали приседать… иногда и пять тысяч приседаний в день. Многие с непривычки падали, их заставляли пинками снова вставать в строй. Если среди этапников случались инвалиды, их тоже загоняли в общий строй, а инвалиды по ногам могли сидеть на табуретке, но вместе со всеми, а иногда у них эти табуретки отбирали, «чтобы не расслаблялись».
После зарядки все отправились на плац маршировать. Когда они приехали, в карантине уже находились десять человек с предыдущего этапа, таким образом, стало их теперь тридцать человек. После маршировки некоторые натягивают на заправленные по-белому кровати ещё и простыни, почему-то похожие на гробики… Готовятся, что ли? Десять человек быстро бегут в столовую, опрокидывают в свои пустые желудки кашу (примерно как пустую воду), их сразу же сменяет другая десятка, а первая становится в строй.