Итак, всё решено. Завтра день «Че», день, посвящённый Че Геваре. Так любил шутить Ваня, назначая серьёзны даты.
Завтра, когда комиссия будет делать обход по зоне, будет устроено землетрясение (или, если вам так угодно, – акция). Главным было угадать, когда и где они пройдут. Скорее всего, в карантин они тоже зайдут, вот тут и надо встряхнуть их благодушное начальственное настроение. По прежним своим ходкам Ваня знал, какие меры предпринимает Администрация, чтобы втереть очки проверяющим господам: всё прячут, все обучены молчать. Не зря же они постоянно тренируют зеков: «Вопросы есть? – Никак нет!». Номинально даже секцию дисциплины и порядка убрали, но все СДиПовцы неожиданно стали пожарными. Все зримые недостатки устранили, и комиссия попадала не в колонию, а в рай цветущий.
Сначала Ваня хотел устроить «акцию», а потом выложить им всё, что от них так тщательно скрывают. По своей наивности Ваня запамятовал, что все они – из одной организации, что омичи, что москвичи. Все они – одним миром мазаны, да и рука, как всем известно, руку моет. И такие, даже самые резкие ходы ничего не изменяют, тем более, в лучшую сторону. Всё уже решено не на генеральском (и гораздо выше) уровне. А ты, Ваня, ничтожная пылинка, прущая против целой системы. Но Ваня искренне верил и в Человечество и в человечность. Тем более, что ему известен опыт Челябинской области, где вся верхушка управления всё же попала под следствие за должностные преступления, а лидер группировки, начальник управления, умер прямо в зале суда. Путь и эти узнают правду, а там что будет, то и будет. Кому-то необходимо сделать первый – пусть даже и кровавый – шаг и начать борьбу с несправедливостью и беспределом. Главное – не молчать.
Утро. И опять умывальник, туалет… и всё бегом.
– Все в строю! Слушайте сюда, обезьяны! – кичился своим привилегированным положением Кузя. – Сегодня, возможно, к нам зайдёт комиссия из Москвы! Спросят: есть вопросы – вы знаете, что ответить!
– А что? – дерзко уточнил Ваня.
– Ника нет! Ты понял? Если что-то всплывёт, вы – не жильцы! Всё поняли?
Карантин провыл заученное:
– Так точно!
– Вот так лучше! И смотрите, потом они уедут, а вам тут жить. А ты, – злобно обратился «всесильный» Кузя непосредственно к нашему Ивану, – ничего не понял! Вечером поговорим! Дыши пока, животное!
Страсти в зоне особого режима накалялись. И не только в связи с ожиданием комиссии. Ваня напряжён как натянутая струна. Он ждал. Он был готов ко всему. Лишь бы комиссия прошла неподалёку, а лучше всего – рядом.
По обе стороны коридора навытяжку стояли задолбанные режимом люди и упорно заучивали наизусть осточертевшую им лагерную катехизисную муть. Посредине, наблюдая за всеми, деловито расхаживали Кузя и Макс. С озабоченными физиономиями бегали туда-сюда сотрудники администрации, и тоже настойчиво предупреждали зеков: «Ничего лишнего!». Все были в нетерпеливом ожидании… восьмого чудища света. Время тянулось как никогда медленно.
– Здравствуйте! До свидания! – заученно орали зеки-этапники на своей решающей репетиции.
Солдат сбегал к Мяснику, доложил обстановку, сообщил за Ваню и его подозрительный настрой.
– Ладно, иди пока. – благословил Мясо Солдата на дальнейшую «благородную» службу.
Перед обедом весь карантин учился быстро одеваться и выбегать на улицу. Исполнялось всё это, наверное, даже быстрей, чем в армии. «Подъём, беготня… Зачем всё это?» – размышлял Ваня. – «Чтобы отвлечь от чего-то более важного?».
Но тренировки продолжались.
– Давай быстрей! Быстрей, черепахи! Раздеться, одеться, выбежать и построиться! Вы будете тренироваться до вечера!
Этапники торопились, в панике хватали чужие шапки, фуфайки… И всё начиналось сначала. Число попыток перевалило уже за тридцать, но комиссия всё равно не появлялась. А может её и не будет? Ваня нервничал. Его всё больше раздражала эта бестолковая беготня. Но срываться пока было рано.
Когда они в очередной раз строились на улице, Кузя позвал Ваню в карантин. Наш герой весь внутренне напрягся, собрался и решительно шагнул навстречу своей судьбе.
Зашёл в карантин, огляделся. Всё тихо. Козы каждый занят своим делом. Ваня по предыдущему опыту знал, что стоит разинуть рот, и тебе сразу накинут мешок на голову, а там, борясь за крупицы воздуха, ты потеряешь много сил. А их, силы, надо было сберечь для главного.
– Собирайся с вещами!
– Какие вещи? – оторопел от неожиданности Ваня.
– Тебя заказали с вещами!
Ваня не мог понять, что происходит. Да и в замыслы свои он никого, даже близких друзей, не посвящал.
– Быстрей! Хватайте косметички и быстрее на выход! – торопили Ваню и ещё одного этапника.
Что за спешка? Они взяли свои вещи из каптёрки, оделись и стояли с сумками у выхода. Солдат многозначительно молчал, сидя к ним спиной. Кто-то из сук даже позавидовал им.
– Вы, ребята, вытащили счастливый билет!
Это что ещё за бред? Ваня не верил их россказням. Отсюда уезжают только с туберкулёзом.
– Ну и повело вам!
Ваня недоумевал. Туберкулёз у них называется удачей! Да, он когда-то болел этим заболеванием. Но его вылечили и выписали ещё на транзитном Централе. А, может быть, здесь, из-за пыток с мешками на голове, болезнь опять возобновилась? Ваня не знал, что и думать. А может, это Мясник замутил и убрал его с решающего забега? Во избежание возможных неприятностей. – Они же здесь все такие тонкие психологи. Ваню терзали разнородные мысли. Но ясно было одно: все его революционные планы с блеском рухнули! (Не унывай, Ваня! Че Гевара – жив! А на нашей земле столько бардака, что революционно настроенным элементам хватит работы ещё не на одно тысячелетие).
Им выдали инфекционные маски. Инспектор уже собрался уводить их с этапа. Ваня искал в толпе провожавших зеков своих друзей. Когда они встретились взглядами, он испытал какую-то глубоко выстраданную боль, глядя в их обречённые глаза. Бенди смотрел на него так преданно, что у Вани от горечи ком к горлу подкатил. Ваня ещё не верил, что у него туберкулёз, он полагал, что после уезда комиссии он снова увидится со своими друзьями. В Челябинской области Администрацией практиковался такой трюк: всех, кто может что-то сказать, собирали и закрывали в овощехранилище, иногда и на целые сутки. А тут всё было для него в новинку, и Ваня не знал, чего от них ожидать. – Да чего угодно, только ничего хорошего.
Ваня мог попрощаться со своими друзьями только глазами. Он даже не мог обнять их на прощание. Он только подмигнул им напоследок.
Козы тоже собрались все и смотрели на эти сборы. Но Ваня всё ещё не понимал, что происходит.
На Централе его выписали, поставив ЗГДУ. А, может, его специально выписали, чтобы отправить в Омск. Туберкулёзников обычно не этапировали, а здесь, на особом режиме, туберы сидели под крышей, то есть в больничном изоляторе. Или он действительно заболел вновь в этих адских условиях? Ваня не знал, что и думать. Оставалось только безропотно идти навстречу своей судьбе.
Его и Никона с Ростова, мужика-работягу лет пятидесяти, посадили на МСЧ в двухместный изолятор под видеокамеры. Окна, выходящие наружу, были тщательно закрашены белой краской. Но даже и в такой, наглухо изолированной камере им нельзя было прилечь, и они целый день просидели на стульях. Зато радио колониальное (простите, колонийское) целый день орало на всю катушку. От этого постоянного ора можно было ещё и с ума сойти. Убавить силу звука не было никакой возможности. Всё было продумано на добивание больных людей.
Ваня почему-то ждал, что ни сегодня, так завтра его выведут обратно в карантин. Он сидел, мрачно уставившись в одну точку и думал. Никон, его товарищ по несчастью, упрашивал дневальных МСЧ, чтобы дали хоть сигарету, но те кормили его обещаниями и ничего не давали. Так и сидели они целый день, слушая по радио как маршируют «здоровые» зеки. Иногда раздавались громкие приказы:
– Отряд, внимание! Хором – Здравствуйте!
Иногда, как в армии, пели строевые песни. Так все мурыжили сами себя целый день. Особенно это касалось режимных отрядов, из которых никто в промзону на работу не выходил. Они маршировали целый день с небольшими перерывами на обед и ужин. Создавалось впечатление, что зона готовилась к празднованию Дня Победы на Красной площади.