– А что ты хотел? Ты здесь живёшь и всем пакостишь. Я тебе ничем помочь не могу.
И тогда взбешённый Бешеный побежал – ну, куда же ещё! – к своим в штаб. Но, к его изумлению, и там он оказался никому не нужен.
– Ты – зек. Если ты сдаёшь своих, то и нас запросто сдашь. Крепись сам. Скоро всё изменится.
И под презрительные взгляды сотрудников указали ему на дверь. Пришлось Бешеному как оплёванной собаке не солоно хлебавши вернуться в Стационар. «Вы у меня ещё попляшете» – злобно мечтал всем отомстить заслуженно униженный старшина Стационара. До него так ничего и не дошло, и он с ещё большим остервенением следил и выслуживался. Но Боги в конце концов обязательно наказывают таких людишек.
Ваня с Герой поддерживали связь постоянно через этапников и малявы. Гера держал его в курсе всех событий. Он тоже собирался на 10-ку, так как дни свиданий для туберкулёзников были только на ней. Ваня ждал своего друга и снова собирался подарить ему последние книги Карлоса Кастанеды. Самому ему казалось, что эти книги открывают перед ним более широкие горизонты и учат другими глазами смотреть на окружающий мир. Это главное, а то, что происходит вокруг нас – просто малозначимая суета. Надо научиться терпению и проще смотреть на заурядность повседневного бытия. Ване казалось, что именно это учение делает его более свободным. И парадокс: хотя лагерь зажимали всё сильней, он чувствовал себя с каждым днём более свободным.
Ваня привык муштровать себя во все времена: и в чёрные, и в красные, и, поменьше конечно, даже на свободе. Для него в сущности ничего не менялось. Он так же занимался собой, своим духовным просвещением, и только в этом находил покой и умиротворение. Он понимал: то, что должно случиться, обязательно случится. И старался быть готовым ко всему. За свою работу он особенно не держался, не тешил себя иллюзией о постоянстве бытия, осознавал, что и он, как, впрочем, и все остальные люди, не бессмертен, время у него ограничено, значит надо использовать его по полной, и всё, что возможно, успеть.
Вскоре в зону приехал и Гера. Они с Вадзыком, никого не посвящая в свои планы (это стало опасным), через Орлова затянули Геру и Мамата в «Стационар». Никто даже не успел понять, как это произошло.
Ваня решил, что его в данный момент, вполне устраивает должность ночного сторожа, чтобы его поменьше видели глаза и уши Начальника ОБ Бахи. А на место Вадзыка необходимо рекомендовать Геру. Только ему можно было передоверить это непростое дело. В зоне очень многое зависело от санчасти, и все хотели видеть там своего человека. Надо было опередить всеядного Баху, который собирался засунуть туда своих разведчиков. Геру познакомили с Орловым, и дело закрутилось. Орлов на оперативке у Начальника колонии объявил о замене Вадзыка на Геру. Тот дал согласие, и всё. Всем им пока было не до мелких дел. Заканчивался год. Нужно писать отчёты, подгонять статистику под приемлемые стандарты, отчитываться за ремонт ШИЗО и о выполнении поставленных задач.
Перед новым, 2016 годом привезли из 7-ки пацанов. Сначала один этап, потом других, и через неделю третьих. Все были в этаповских неперешитых шапках и фуфайках. Уставшие и худые, осунувшиеся и измождённые, скромные и забитые. Все понимали, что им надо отдохнуть, и никто не лез к ним с расспросами. Новоприбывшие смотрели вокруг потерянными глазами. Их не удивляли изменения, произошедшие в лагере. А изменения эти сразу бросались в глаза: все постели заправлялись уже по-белому, зеки ходили строем в одинаковой форме, в робах, о перекидах никто даже не вспоминал, отремонтированный ШИЗО с нетерпением ждал своих первых посетителей…
В общем, за три месяца лагерь перевернулся с ног на голову (администрация была другого, противоположного мнения).
Все всё понимали, но как-то затихли и притаились каждый в самом себе. Осмысливая всё происходящее, никто не хотел повторить судьбу изувеченных физически и морально пацанов, и испытать на собственной, единственной шкуре все эти омские спецэффекты.
Ваня с горечью смотрел на безжизненные лица вернувшихся из семёрки ребят и не замечал на них никаких признаков прежней, блатной бравады. Что-то главное внутри этих исстрадавшихся людей было убито и потеряно навсегда. Ваня представлял, через какой ад прошли эти бывшие «властители дум и порядков лагерных». Никому такого не пожелаешь, разве что…
Все зеки чувствовали серьёзность положения и понимали: шутить с ними никто не будет.
Возвратившиеся из омского демократического чистилища измождённые и униженные, бывшие гордые и независимые люди почти ни с кем не делились о своих злоключениях. Кому надо, те знали всё. Трудно, конечно, со стороны кого-то судить и оценивать в такой, чисто живодёрской ситуации. Все приехали с 7-ки совершенно другими, изменившимися до неузнаваемости человекообразными тенями.
Руководство колонии не стало запирать их в заново отремонтированном ШИЗО, а сразу принялось распределять между ними… лагерные портфели. Все они, без исключения, встали на должности. Раньше они «смотрели» за бараками, а теперь они руководят этими бараками от имени Администрации. Сорока был лагерным положенцем, а после успешной ломки был вместе с Васо назначен Консультантом. Словом, все самые чёрные перекрасились (не по своей воле, конечно, но…) в самых красных. Переломка «десятки» завершилась полной и безоговорочной победой руководства Управления и колонии!
(А вот перерядившихся в демократов и христиан бывших комсомольских шестёрок никто не лупцевал в течение трёх месяцев, никто не напяливал им полиэтиленовые мешки на головы и не распинал на лагерных решётках, никто не раздевал их догола и не ставил раком, и даже к яйцам никто им не подключал оголённых электрических проводов… А они всё равно взяли и перекрасились. Простой народ давно уж не сомневается в том, что если в нашей стране вдруг придут к власти дикообразные людоеды, все эти бывшие комсомоляки и коммуняки сразу же возопят: «А мы давно уже человечиной питаемся!»… что, впрочем, будет совершенно недалеко от истины. А если им кое-куда присоединить городскую электросеть, то они и в чертей лысых перекрасятся!).
Сорока и Васо приходили на МСЧ и там, в кабинете Геры, уединившись от всех, рассказывали надёжным зекам почти всё. На 7-ке в СИ-3 действительно один продол отдали под туберкулёзников, и там ими занималась специально созданная группа по ломке «лагерных стереотипов». Приходится напомнить читателю ещё раз, что более половины этих туберкулёзников были инвалидами II группы, многие были с ухудшенным здоровьем и ВИЧ-инфекцией… Словом, одной ногой уже…
Сразу по прибытию с них содрали фуфайки, шапки и робы и разорвали их в клочья с формулировкой: неустановленный образец. Оставили им только мыло, щётку и пасту, всё – по одному экземпляру. Всё остальное «имущество» было конфисковано (А Васильевой и Сердюкову всё наворованное оставили, видимо, в вознаграждение за те благодеяния, которыми они осчастливили Российскую Армию).
Потом всех «перевоспитываемых» туберкулёзников поставили в отсекатели – это что-то вроде стаканов, в них невозможно присесть, снять штаны… по естественной нужде они ходили под себя.
На каждом шагу их ещё и унижали, чтобы стереть их внутреннюю сущность. Потом голых, в наручниках, с мешками на головах рассадили по продолу, хорошенько попинали и оставили в абсолютной черноте для дезориентации сознания. Если кто-нибудь, стуча казёнными сапогами, заходил, они должны были хором пожелать этому негодяю: «Здравствуйте!», а если подходили к ним ближе, они должны были представляться: фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, срок, начало срока, конец срока. На вторые сутки все они охрипли чуть ли не до потери голосов. Но если кто-нибудь орал недостаточно громко, его основательно, с удвоенной силой и утроенным усердием колотили, и он, из-за мешка на голове, не мог видеть тех, кто его избивал. Явно с подловатыми целями заставляли их придумывать себе женские имена, а тем, кто держался долго, подводили к яйцам ток, чтобы он вспомнил, наконец, своё женское имя. Голых туберкулёзников загибали и угрожали им сексуальной расправой… Расслабиться и отдохнуть немного от пыток было невозможно даже на одну минуту. Обмундированные палачи «работали» посменно.