— Где же все остальные… мертвецы ваши? — Иллари думал о мемориальном комплексе, который с такого расстояния, можно было выдать за кладбище. И о самоубийцах, захоронение которых должно существовать отдельно, но не с такой пышностью…
Его скепсис имел огромное пространство для поиска.
Никола повернул голову и посмотрел в прорывы искусной ковки:
— За «Панихидной аркой», — произнес Никола в щелочки неплотно сомкнутых железных перьев. — Под зданием хомодермического конструирования находится «Вместилище». Наш ренессанс жизни. Во «Вместилище» хранятся все наши усопшие, которые без тления распятые висят ожидая нового жизненного срока. Мы предаем земле только тех, чье тело полностью разрушено и не восстановимо. А таких, как ты видишь, не так уж и много. Обычное в вашем мире захоронение трупа для нас так же трудно представить как кремацию во имя общественной пользы. Мы возрождаемы, хотя душа ищет новое кровнородственное тело. И воскрешение Моринга Флока в прежней оболочке случай уникальный и пока что единственный. Поэтому знаковый.
Брови Иллари, словно перекушенная дужка замка, поползли в стороны, отмыкая изумление на его лице:
— Я слышал что Фраков еще называют Франкенштейнами, но чтобы вот так… — у Иллари от волнения окончательно сел голос. — Эксгумация через отчуждение тела и метание неупокоенного духа…
— Мы называем это таинство «Обретением исправленной скорби». Священнодействие касающееся основ нашей теологии, на время вычитающее из жизни, но не из мироздания.
В журчащей тишине расшумелись деревья и ветер пахнул теснотой мира, переполненного бессметными призраками. Унося в подсознание необъяснимое самоощущение своей судьбы. Совершенно новый, вопиющий о себе факт искал место достраивая в головах звездных десантников картину этого мира.
Никола и Иллари слезли вниз притихшие и уселись на скамью. Рядышком. Солнце выжигало на камне темницы линялую горячую дыру. Настаивая на чем-то своем.
Выходит даже с мертвецами в вашем мире может случиться что-то новенькое. У вас новая жизнь во «Вместилище» буд-то в казначейском банке под процентами лежит, — интерес Рона был живым и естественным. — Которую однажды посчастливится снять, аннулируя счет, и тут же открыть новый на то же имя?
Никола не лебезил и не угодничал, он приткнулся спиной к сырой стене и ответил:
— Что для вас сверхъестественно, то для нас очевидно…
Уверенность обитателя «смежной» камеры никого уже не удивляла. Злила немного, но это шло от нервов.
— … соблазн новой жизни вам недоступен. Повседневность потустороннего непонятна, хотя и в вас теплится вера в вечную жизнь. Без вечные вы, так на Фракене называют вас Перво землян.
Неуловимо пружинисто и, вместе с тем, чрезвычайно опасно Иллари швырнул Николу Бланшета на крутые ступени, а сам навалился сверху:
— Как понял что мы с Перво земли?!
— Сам ты и сказал, — запавшие коричневато-синие подглазья вновь вернули глазам Николы подростковую непокорность, с тонким кружевным узором лопнувших капилляров. — Франкенштейнами нас только на Перво земле обзывают.
Иллари выпустил Николу из захвата и подошел к трубе, проточной водой начав ополаскивать свое лицо:
— Ты смелый такой от того, что жизнью не дорожишь. Какая она у тебя по счету? — вода, не попавшая на лицо, стекала по локтям небрежно струясь и капала на пол.
— Меня Бог миловал, — Никола поднялся со ступней и стал натягивать слетевший с ноги штиблет. — Только вы меня больше не трогайте, а то ничего не скажу. Новое тело — подарок к которому тебя обязывают. Чужой души в себя до смерти не вставишь, да и после не ты уж это, а другой какой.
Иллари утерся рукавом и отбросив всякую щепетильность пренебрежительно заметил:
— Путано повествуешь, Фрак.
— Как умею, — рассердился Никола и стал накручивать на палец завитки свалявшейся бороды. — И за то спасибо не услышал. А по морде бить все горазды.
Человек заново учился быть свободным позволяя себе обиду. Никола супясь прошел мимо Иллари. Тот мельком глянул ему в след:
— Да кто тебя бил… ты это… приходи…
Никола не ответив нырнул в пропитавшийся сыростью щербатый лаз между трубами и скамьей. И уже через дыру высказался:
— Думаю я погостил у вас достаточно.
Рон подождал немного, пожал плечами и присев, принялся вставлять вывалившиеся камни на прежнее место.
Получалось плохо.
Чем дольше тянулось молчание, тем невыносимей оно становилось. Непримиримый к лжи и оправданиям взгляд Иллари был не глубоким, как и его терпение. Он привычно щурился перебирая глазами светлые волоски на затылке Рона.