К семнадцати годам он работал уже самостоятельно и прихожане вежливо снимали перед ним шляпы.
Война превратила труд Астрела в сплошной конвейер. Теперь, когда он понял что больше не станет пить, искусство чучельника становилось его единственным спасением от дурных мыслей.
Астрел не любил носить мягкую обувь без жесткой подошвы, пошитую из бархатной кожи рогаточника. Но был вынужден переобуваться в нее всякий раз направляясь в «Некрополь воятеля». Его путь проходил сквозь «Панихидную арку». Семью Сатерланов всю жизнь окружал особый статус посредничества между людьми и Богом. Пилигримы сопровождающие тело умершего новой души искать и надеющиеся на чудо сами выдумывали себе правдивые истории. Прогнать, обидеть отчаявшихся людей было невозможно. Он итак на всякое насмотрелся. Но само существование этой арки потворствовало дурным вкусам прихожан.
Проход под «Панихидной аркой» в одном месте был невероятно заужен. Символизируя одиночество каждого в потустороннем мире. Плавные рукава двух коридоров обрамляли подкову арки. Стоило Астрелу Сатерлану войти внутрь направляясь на работу, как сотни людей (в большей своей части женщины) подсовывали руки, ложа ладони на холодные аспидные плитки пола. По их поверию, если хомодермик распявший их родственника коснется их руки — осуществиться перерождение умершего в новом теле.
Астрел ставил ноги осторожно, научившись идти по одной линии. Но под ногами хрустели пальцы.
Только бы кольца дуры снимали.
И вроде всего лишь по рукам подставленным он ступал, а все равно по людям шел.
Во дворцах не живут — им служат.
Женщина — собор стоящий на страже устоев и сохранении традиций. Мужчина — атеизм. Сила разрушительная, если не сказать дьявольская. Попирающая основы и испытывающая их на прочность. И как гармонично выглядит служба дарующая новую жизнь мечущейся без тела мятежной душе.
Астрел молился, глядя в каменные ребра потолка:
Он зажевал окончание фразы. Голова жутко болела. Другие как-то рассчитывают свои силы.
Астрел распахнул резьбу рамы и опустился на колени, истово молясь божьему ветру, который путь указывает. Он нашептывал слова, которые с каждой минутой все труднее было разобрать:
Слова, если даже это молитва, дополнительная к твоему внутреннему состоянию вещь.
Хомодермик надеялся, благоговея. Он ждал знамений, от которых желал обрести покой.
Огонь и вода — первые в мире развлекательные программы. И еще теплый островок света льющийся сквозь окно.
Что может быть более космическим чем закручивающиеся тучи пылинок в солнечном луче?
Парящий кованый ангел расправил узорно изгибающиеся крылья и летел сквозь зарешеченное окно, возносимый прорывающимся в темницу светом.
Вечный полет и вечный плен.
— Э — эй.
Иллари потащили за плече. Он невольно сжался прикрываясь от неминуемо последующих ударов. Еще снулый, полный тяжелых мыслей, потраченный в своих нервных окончаниях, он вязко раскачивался, расходился от сна, вздрагивая дряблыми фиолетовыми щеками. Продрав огоньки кровавых глаз Иллари увидел стоящего в раскоряку пораженного в правах Николу Бланшета. За скамьей зиял разобранный лаз. Никола был страшно собой доволен:
— Что спать, что помирать — вам все едино. Ну вы и дрыхнуть горазды. Как в вас шпионов узрели, не разумею. — Всклокоченные волосы и борода торчали как колючки репейника. Заросший и неопрятный, он все же выглядел лучше чем жестоко избитые космодесантники. Но и он был милостив, разглядев распухшие, кровавые синяки. Никола почти заискивающе заглянул в глаза Иллари: