— Движение приостановилось, словно людской реке расхотелось бежать дальше. Толпа галдела, вдоль и поперек крестясь крестом рассекающим. Псалмопевцы голосили, вострубили трубы, заливистые дудочки разносили рулады. Звонарь рисковал плечом разбивая языки о медные купола колоколов. Тонко и надрывно стенали под кружевными вуалями вдовы. Пока ощущение праздника принадлежало всем. Волнение готовилось разрастись в психоз. Пресекая сумятицу военные призывали народ к порядку.
Очеловечивая чистую функцию чуда из паланкина высунулась унизанная перстнями кисть, выставив вперед для опоры позолоченный в затейливой филиграни посох. И откинув искрящийся бугор шитого серебром края в кипельно-белой рясе триумфатора появился вставая отец-настоятель. На его плечах лежала вышитая золотом стола. Богатый гарусный пояс с малиново-алыми лентами подвязок стройнил фигуру. На голове красовалась массивная митра и сверкала разноцветными драгоценными камнями. Кругом все притихли. Звонница, трубачи и хоровые осели неторопливыми торжественными аккордами. Но над площадью «Обретения» продолжал висеть глухой шум людских надежд. Служки в шапочках с плоским верхом и длинных одеяниях бодро затрясли кадилами из позолоченной латуни, наполняющими площадь клубами ароматного дыма. На лицах прихожан застыло выражение готовности и веры.
Медленно поворачиваясь вокруг себя настоятель осенил крестом рассекающим все стороны света. Исполненный сознанием собственной важности он слишком давно был рукоположен в сан чтобы переполняться энтузиазмом по пустякам. Седовласый старец ступил на откидную, расшитую потускневшими блестками, ступеньку. Алтарные мальчики подоспели, любезно поддержав его под локти. Несмотря на все старания оцепления народ поднапер и чуть чуть подступил к отцу-настоятелю поближе. Люди тянулись к тяжелому серебряному кресту с аметистами, на конце богато украшенного посоха, чтобы прикоснуться к нему губами. Выставив ладонь вперед старец мягкими пассами легко усмирял неистовство толпы. Некоторые пытались припасть к порхающей длинно палой руке настоятеля.
Унизанные перстнями пальцы напоминали перетянутые хомутами проржавевшие трубы.
Отец-настоятель спрятал руку в карман подрясника и мягко ступая пошел вперед к «Некрополю воятеля», скользя полами многослойной одежды по храмовым плитам. Он опирался о посох соблюдая важность в каждом движении. Благородный металл на пальцах звякал о резную рукоятку. Аметисты на посохе дробя разбросали на мелкое киноварь искрящихся бликов, заковав праздничность в некое созерцательное остолбенение. Собравшийся народ млел в оторопи, внимая пышной обрядности праздника. Людской поток равнинной рекой неспешно сопровождал движение процессии.
С необыкновенным единством шумное многолюдье выбритой опушкой расступилось открывая аспидные плиты предвходья. Лепное узорье больших рельефных балясин над коричневым базальтом черной арки склепохранилища находилось под зданием хомодермического конструирования, куда и направлялось шествие прихожан, священнослужителей и пилигримов. Обретая свой собственный гул площадь продолжала звучать беспокойно и выжидательно.
Отец-настоятель застыл в коротком шаге от широких, частых ступенек лестницы, погруженных ниже уровня площади. Заканчивающихся высокими сводчатыми дверями под черной радугой арки. Густой, торжественный и громогласный голос отца-настоятеля трубой прогремел, заставив все иные движения приутихнуть и проявить на лицах печать почтения:
Борясь с тошнотворной слабостью и быстро наступающей усталостью Парс приподнял тело и вновь упал на локоть. Будто сырость темницы размочила в нем стержень.
Никола и Иллари напоминали побитых лишаем котов, наблюдающих из подвала с каким восторгом, какой силой и радостью переполнялось многолюдье улицы.
Слабость в коленях Парса была такая, что он по нужде подняться не мог. А тут встал. Распрямился, словно до того сломанный в нескольких местах. Опасно кренясь на бок он пересек камеру и поднялся на каменную скамью, утвердив негнущиеся ноги между Иллари и Николой. Площадь была слишком освещена для привыкшего к полумраку. Волглый оконный проем, с в кракелюр расплющенным меж двумя восприятиями ангелом, полыхал, выкалывая глаза вязальными спицами лучей.