Узники благоговейно таращились. В паутине над головой жалобно подзуживали запутавшиеся спело зеленые мухи. Иллари не мог чуять… в воздухе, казалось, висел запах людей возрождающихся там столько лет, а из под не до задвинутой заслонки на нижней трубе совершенно не к стати… благоухало.
Паства на площади пребывала в сладостном трансе предвосхищения.
Молчаливые скорбные тени наставников-духовников бесшумно шагнули внутрь. Подхваченные лампады с выпуклым увеличивающим свет стеклами под страшным спудом «Некрополя воятеля» порывисто обгладывали застылый созерцательный покой склепохранилища. Выставляя на обозрение бледные, как мрамор внутренних стен, очертания пустых бездушных оболочек.
Священное масло в лампадах потрескивало.
Распятых на крестах теперь было видно даже лучше чем стоило.
Взгляды четко схватывали движения среди неподвижных поз. Пробуждаясь от забытья или дремы, подергиваясь, вздрагивая и шевелясь, дико озираясь по сторонам, ожившие высвобождали руки и стягивали, а кто просто рвал под подбородком лозавую петельку судариум травы, подвязывающую нижнюю челюсть.
Заспанные. Могильные. Хмельные от жизни. Переродившиеся прогоняли со своих лиц суровое и чуждое всему на свете заурядное одиночество смерти. Подставляя бледные, застывшие порой на десятилетия, восковые лица неугомонному встречному ветру человеческих переживаний.
Лавируя между распятий развевались сутаны наставников-духовников. Когда свет лампад соединялся оттесняя мрак, сделались различимы не только тела, но и лица в посмертных масках. Со всем причитающимся уважением и приличием духовники помогали застылым, вздрагивающим, еще не понимающим какое счастье на них свалилось и не знающих что они спаслись людям избавляться от пут. Оживленно помогая опуститься и ступить с креста на землю.
Оживленно…
Ибо истинные жесты хранятся в наших душах, откликаясь на метафизический зов помощи по мановению пропитанных вечностью ценностей. И освещенных тем кто контролирует смыслы.
Парс перехватил взгляд перемкнутого удивлением лица Иллари. Тот напоминал восхищенного безумца. Признавшего но не понявшего ничего. Согласного и опасного одновременно.
Что-то такое абсолютным приятием сидит в наших головах, что непорочное зачатие новой жизни весьма при странным способом переживаем легче, без особого недоумения, чем, казалось бы, естественную для всякого человека смерть.
Отдавая предпочтение вере перед сомнениями.
Поры жизни передающиеся воздушно-капельным путем разлетавшиеся по новым телам прорывались сквозь землетрясение чувств.
Никола Бланшет стоял прижавшись бородой к решетке и пялился на тяжело, с болезненной медлительностью поднимающихся по пологим ступеням на верх, вновь оживших. Он лихорадочно искал среди возрожденных кого-то глазами.
— Не зря их называют Франкенштейнами, — припомнил вновь Иллари. — Оказывается твой враг не только либо жив — либо мертв…
— Л-лэ-либо он Фэ-ф-фрак, — закончил его мысль Парс.
Толпа взревела — кто радостно, а кто тоскливо и обреченно. Истерика с подобострастным ужасом охватила людей. Многие плакали. Казалось их слезы оживляли как весенний дождь. Некоторые продолжали молитву боясь взглянуть правде в глаза. Верующие падали на землю в религиозном экстазе. Но это никого не смущало.
Приостановившийся мужик с плутоватой физиономией бормотал, в страхе быть услышанным, красочные проклятия.
С простодушным выражением счастья родственники валились на колени и бледнели как полотно узнав среди оживших своего почившего близкого.
Пуская слезы умиления, стеная и скорбя, люди наглея ринулись в давку. В страстном угаре отец-настоятель мгновенно потерял над ними власть. Под несокрушимым напором двойное оцепление трещало по швам. Неуправимые собой, не одолевшие тягу к сопротивлению, мстящие неведомо кому, безликие в людской обиде, обманутые в надеждах своих бодались, боролись с несовершенством всякого совершаемого чуда.
Один перерожденный, торопясь жить и чувствовать, в беспамятстве бросился бежать, но его поймали, призывая на помощь родственников. Другие, покинув «Вместилище», шли сами, уводя, оттягивая группы по десять, пятнадцать человек из средоточия физической радости и боли.
Зашитые, зажившие чрева чесались.
Шок, лишавший прихожан способности спокойно и трезво оценивать окружающее, проходил, уменьшая душевное смятение. Натиск толпы ослабевал.
— Вон как душа с новым телом освадебилась, — рассуждал Иллари о чуде как о случке какой, кисло уставившись в зарешеченное окно.