— Что такое?
— Ты у меня вся такая тугая и упругая словно подкаченная легчайшим воздухом. Вот я и ищу на твоем прекрасном теле дырочку с пимпочкой.
Эмили взвизгнула, шлепнула мужа по рукам и тут же вырвалась, не утратив игривого настроения.
Слезы радости на глазах женщины как роса на цветках. Ее жеманство — сущая отрада. Эта цветущая нежность кожи расписала в те же цвета стены его душевного храма.
Глядя в нее он больше понимал красоту всего остального и ненавидел то липкое, что вновь поднималось в нем.
В минуты счастья мы легко способны на предательство.
В колодцах его глаз скользко плеснулось что-то донное. Давнее. Если до того Эмили подскакивая танцевала над травой, то теперь спешилась поспешно гася улыбку.
— Ты чего такой сделался? — она уже нагородила у себя в голове буреломы, подпирающие завалы из несуществующих бед, что даже взгляд не проворачиваясь остановился и врос в Астрела.
— Не знаю… Я никогда не был достаточно хорош для тебя.
Бессовестно последовательный в своем эгоизме он нехотя вытянул из себя, как вырвал пучек ни в чем не повинных стеблей с мокрыми комочками земли на волосках корней-торпедок.
— Ты когда нибудь любила его?
— Нет.
Астрел швырнул пучек себе за спину и отряхнул руки.
— Ты ответила так скоро, даже не переспросив о ком…
— Когда же ты наконец повзрослеешь и поймешь, что Валерка Самородов — это единственная моя преграда не позволившая мне раствориться в тебе полностью до сих пор.
— С рожками и ножками?
— С колечками и овечками. А лицо такое довольное делать не стоит. А то я чувствую себя полной дурой что вот так запросто, без шубок и прочих контрибуций созналась тебе в этом.
Поступки мужчин это доказательства силы чувств.
Он подхватил ее на руки. Как не делал давно. С тех пор как дети стали все понимать.
А взрослые перестали…
Неподалеку, на пятом километре, сразу через переезд, на этой стороне «Крикливой Грэтты», находились общевойсковые склады.
Как капля жира стекающая по обжаренной горячей лытке, полноприводник мчался с горы к зданию управляющей конторы. Двигатель гудел нагло и напевно. На последних метрах Пешеван заглушил мотор и машина зашуршала покатившись накатом.
— На голодный желудок ничего делать нельзя. Не годится. Нервы оставишь. Как ты собираешься понять нас Фраков, если не будешь употреблять любимую нами пищу?! Все надо попробовать.
Рон знал какие цели преследует Пешеван и был пришибленно тих, царапнув обкусанным ногтем панель обтерханного полноприводника. Его подживающее лицо переливалось всеми цветами радуги.
Грау Альвес Пешеван изъявил желание отведать на ужин в обществе вражеского десантера улиточных сеченей из горячего источника под чесночным соусом и майонезом. По крайней мере обещано было так.
По законам высшей дипломатии Рон мог расценивать это как кулинарную месть за пугливое поведение некоторых, во время демонстрации «Аквармики». Больше все это походило на насмешку со стороны главы тайной службы. Издевательское поощрение.
Они заехали на войсковой склад и пока Пешеван, самолично выбирая, одалживался щипчиками для колки золотисто-оранжевых панцирей, скребком для выковыривания улиток и какой нибудь емкостью, Рон и двое оставшихся его сторожить егерей «коммандос» смотрели телевизор. Экран был маленьким, встроенным в переднюю панель автомобиля. Там речь держал тот же любитель улиток, только в записи. Пешеван на экране был в новенькой форме с золотыми позументами и малиновыми лацканами обшитыми по краю вышивкой в виде листьев краколиста. Погоны обмахнули с неба звездную пыль и тонкая, чуть сероватая водолазка трикотажной стоечкой облегала бычью шею Грау Альвеса Пешевана. Говорил он с удовольствием в своей привлекательной манере лидера:
«Они воровской самонадеянной шайкой крались по нашим улицам совершая шпионский рейд, беззастенчиво заглядывая в окна домов и тревожа покой мирных граждан вынашивали преступные замыслы и вероломно готовили их осуществление. Хладнокровно и расчетливо всаживали сталь и палили из всех стволов, убивая наших братьев и отцов выступивших на защиту своего отвоеванного мира…»
Пешеван охотно показывал в улыбке ровные, красивые зубы. У него были повадки кино звезды. Он широко улыбался той улыбкой славного парня, которая должна завораживать женщин любого возраста.
«… Я верю в безопасность, не потенциальную, а официальную и реальную. Без страстей, с одной только осмысленной полезностью. Силой возложенной на меня власти я и мои товарищи предотвратили масштабный террористический акт, при осуществлении которого могли погибнуть тысячи ни в чем не повинных граждан Фракены. Вражеские лазутчики попрали законы Божьи и человеческие и они ответят за свой преступный грех.»