Крапинками в глазах щурилось начисто выплаканное небо и хотелось идти на руках, чтобы из озорства замазать подошвами высь его и голуболикую глубину. Но когда Валерка пригляделся, то увидел на небе радугу и поддернув штаны, козля головой, пошагал вперед.
Когда папашу причисляют при жизни к пантеону святых, к его сыночку отношение особое. Не сомневайтесь. На проступки Астрела смотрели поверхностно и не заостряя замечали во всяком деле, где и пользы от него ни на грошь, а приобщали к самым вдохновителям. Валерка терпеть не мог расчетливую стройностиь несправедливых оценок и решений. Но это он теперь, спустя много лет, так научился думать о нем. А тогда Валерка просто считал Астрела харчком, оплешком, чухой и вообще рохлей цыпланогой.
Учитель чистописания Мористэр, похожий на чванливого ворона, прохаживался, заложив руки за спину и покручивал длинную металическую линейку, гремя диковатым басом:
— Будете у меня языком доску скаблить, занозами закусывать, олухи креста не ждущие. На три раза краской лакировать и за попки вспухшие хвататься пока не сознаетесь кто классную доску стеарином натер!
Класс затих и втянув головы в плечи ждал продолжения. Покрошившаяся, на половину вышерканая о черную доску свеча лежала в парте, запрятанная под стопку учебников. Валерка выпросил ее у храмового причетника и притащил в школу, загодя извозюкав скользким бруском всю классную доску.
Мел осыпался но не писал, скользя по вощеной поверхности. Пока Мористэр соображал в чем причина, скрипел мелом что-то недоуменно бормоча себе под нос, класс не сдержался. В начале пискнул кто-то, как мышь под веником, и предательски ехидно захихикали остальные, заставляя Валерку Самородова чувствовать себя на вершине самой что ни наесть геройской славы.
Вдруг нервно мечущийся по классу Мористэр остановился и оттопырив заячью губу потребовал:
— Ну-ка всем руки задрать. Я вас, членистомозгие кровососы, на чистую то воду выведу. Что ты мне суешь! Ладони показывай давай, — и без проволочки быстро пошел между рядами.
Цыплячья грудь Астрела похерила все заслуги Валерки, перегородив проход перед Мористэром:
— Это я доску натер, — и он предъявил испачканые стеарином руки.
Они с Валеркой сидели за одной партой и Астрел вытащил огрызок свечи, для пущей убедительности, как подарок любимому учителю на день знаний.
Мористэр замер чуть отогнувшись назад, точно налетев на преграду. Свекольные жилки проступили на дряблых щеках педагога. Он недоумевая пощупал нижней губой пшеничные усики у себя под носом и сокрушенно изрек:
— Так, так, неожиданная трактовочка, но жаргон поступков наказуем будет всегда. Невзирая! — Его рука смяла ухо Астрела и поволокла к входной двери, не слишком заботясь поспевает ли весь остальной Астрел за своим ухом.
Класс провожал их одним протяжно томительным взглядом, а самозванец Астрел примерял ореол мученика.
На перемене Астрел казался удивительно спокойным, тогда как Валерка сгорал от желания услышать объяснение жертвенного поступка. Не допуская попытки бегства Валерка зажал Астрела в углу рекреации, как следует для начала врезав тому поддых.
— Как, не сладко, урод?!
Находя силы для игры и озорства Валерка уже тогда ощущал, что в Астреле была костяная жилка о которую он Самородов отбивал руку.
И нифига!
Вершить или умирать этот заморышь уже с тех пор предпочитал решать сам, сознавая тайную власть над событиями и людьми, выбирая, подгадывая такие вот моменты. Он мог сказать когда они еще оставались одни, только ему, но Астрел упрямо молчал, закрываясь от ударов руками, дождавшись пока не собралась целая толпа. Что творилось в его голове, когда он вот так запросто начинал говорить и остановить Астрела было невозможно. Словно отблеск высшего света падал на него вечно:
— Ты же знаешь своего отца, — из под рук щемясь сетовал Астрел, не имея права наставлять будучи битым. — Твой папаша выпьет, пойдет в школу, наслушается про твои подвиги, вернется и напившись окончательно с нелепой злостью излупцует тебя. А ты, стыдясь синяков, на занятия ходить перестанешь. Подчиняться последствиям этих правил глупо и тебе я дурить не дам.