Танцор
Владимир Тучков
Виртуальный роман
Роман первый
СТАВКА БОЛЬШЕ ЧЕМ ЖИЗНЬ
ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ДОМ «ЗАХАРОВ», МОСКВА 2001г.
Апплет 0001. Лопатник идет прямо в руки
По ночам он танцевал в ресторане. Не потому, что переизбыток гормонов требовал беспрерывного веселья тела, ритмического сокращения и расслабления мышц под радостные или печальные колебания звуковых волн и терпкие женские запахи. Отнюдь нет, хоть и гормонов, и соответствующего тонуса, и постоянной нацеленности на эротические переживания в его тридцатипятилетнем организме вполне хватало. Хватило бы и на двоих красивых, двадатидвухлетних.
Просто вот уже четыре года у него была такая работа, такой постоянный заработок. Он был танцором. И все звали его Танцором. И никак более. Потому что в том мире, где он вращался, имена и фамилии были не в чести, были как бы даже постыдны.
Его партнершу звали Манкой, против чего она нисколько не возражала, хоть хранила в паспорте красивое имя Наташа. Манка и Манка. И плевать на то, что получалось слишком уж по-плебейски, хоть изначально и было задумано как «Обезьянка» по-английски, то есть Манки, что как нельзя лучше подходило к её вертлявой натуре, главный акцент в танце делающей на вихлянии задом и вибрировании пока ещё свежим бюстом. Короче, так, некий гарнир к работе Танцора.
Он же был основным, как говорили в годы его далекой юности, закоперщиком.
Что он танцевал? Да что угодно. В основном, конечно, всякие ретровые штуки, которые были популярны в среде завсегдатаев кабака – бандитов, бизнесменов и ментовского начальства средней руки и довольно зрелого возраста. Все эти три сословия приходили сюда по вечерам, чтобы оттянуться после трудов праведных, попасти изрядно забашляных телок, а также, естественно, решить какие-то свои дела, требующие уютной обстановки и прекрасного настроения.
Вот Танцор как часть сложного и прекрасно отлаженного кабацкого механизма и способствовал созданию этого самого настроения. Вращался в рок-н-ролле, трясся в буги-вуги, артистично волочил в объятьях Манку или чью-либо млеющую телку во время танго. Порой даже бил степ или выделывал нечто невообразимое, что все с готовностью воспринимали как самбу. В общем, хорош был, очень хорош. Это его новое амплуа, несомненно, по достоинству оценили бы педагоги Щуки, где он когда-то вселял в стариков большие надежды.
Хотя, всегда, когда Танцору приходила в голову эта невеселая мысль, он тут же посылал своих седовласых гипотетических критиков и обличителей. Посылал с большим чувством. Отчего бы им, попивающим душистый «Липтон» из натопленых сосновыми шишками самоваров на сословных дачах в Валентиновке, отчего бы им не порассуждать о нравственности, порядочности, о служении, блин, высокому искусству?!
Счастливейшее поколение, которое так и умрет в неведении, что с одна тысяча девятьсот девяносто второго года существовало исключительно на криминальные деньги, которые почему-то называет спонсорской помощью и меценатскими дарами.
Конечно, их «меценаты» гораздо выше рангом, чем работодатели Танцора. Однако механизм один и тот же. И дискутировать тут абсолютно не о чем.
Танцор уже давно жил в реальном мире, распрощавшись с любыми иллюзиями, даже самыми безобидными. И делил людей на три категории: на полезных для себя, вредных и всех остальных. Гиви, который владел кабаком с претенциозным названием «У Гиви», относился, несомненно, к полезным.
Когда после периода бурного проживания на иностранные гранты, которые заморские капиталисты-альтруисты исправно выдавали их «прогрессивной» студии на всяческие экспериментальные художества, вдруг наступил полный голяк, и все, бурча пустыми желудками, разбежались в разные стороны, случайная встреча с Гиви оказалась как нельзя кстати. Этот человек, проживший более пятидесяти лет в жесткой конфронтации с законом, внезапно обнаружил в себе тягу к прекрасному.
А Танцор был отменным танцором, именно, прекрасным. И этот уже плохо гнувшийся в суставах стодвадцатикилограммовый бывший медвежатник, домушник, гоп-стопник и бог весть кто еще, словно зачарованный, смотрел на поразивший его танец, и просил ещё и еще, как сумасшедший засовывая в карманы своего кумира большие баксы.
Хоть тогда это была не работа, а просто странная вечеринка, которая свела вместе в принципе несводимых людей.
В конце концов, здорово набравшись, Гиви предложил работу в своем заведении, без конца повторяя заклинившую его фразу: «Ты, красивый, ловкий, будешь танцевать, а все душой отдыхать будут, публика валом повалит!»
И что самое невероятное, на следующее утро он не только не забыл о вчерашнем, но и не отказался от своего полубезумного предложения. Правда, зарплата за ночь усохла с тысячи долларов в месяц до пятисот. Однако в обозримом будущем никто и нигде не намеревался платить Танцору и десяти баксов.
Вначале он работал в одиночку. А через два месяца появилась и Манка, на которую без особого успеха Танцор потратил несколько вечеров, добившись от нескладехи вполне приличного для масштабов бандитского кабака уровня владения телом. Во всяком случае, простодушный Гиви их парными номерами остался вполне доволен. И в качестве председателя и единственного члена приемочной комиссии «выпустил на сцену».
По этому поводу пришлось опять напиться с работодателем, в результате чего Танцор узнал, что хозяина зовут Серегой Никаноровым, и это в полной мере объясняло отсутствие у него кавказского акцента и орлиного носа. А Гиви – это так, что-то типа красивого псевдонима, без чего в его среде никак нельзя.
** *
Все шло как обычно. К трем часам градус всеобщего веселья приближался к своему апогею. Преимущественно бухая и наглотавшаяся колес публика (за тем, чтобы не ширялись, Гиви, будучи моралистом, следил зорко) гуляла уже от души, не обременяя себя ни нормами этикета, ни нравственными принципами.
Хихикающую Манку жал в углу невесть как оказавшийся в этой берлоге явный кокаинист, предлагая ей за две зеленых бумажки, осененных самым главным американским президентом, море любви в женском туалете. Однако проституции в своем заведении Гиви также не терпел, в связи с чем кокаинист мог рассчитывать минимум на вежливое выпроваживание. Максимум же предполагал большие телесные неприятности от фейс-контролеров, научившихся в Чечне с полным равнодушием относиться к чужим физическим страданиям.
Гиви вел какую-то важную беседу с тремя своими старинными то ли подельщиками, то ли преследователями по линии УК РСФСР. Официанты, как ошпаренные, носились меж кухней и залом с уставленными в два ряда подносами.
Секьюрити с особым напряжением прислушивались и приглядывались, пытаясь предугадать, где начнет искрить, и кого из гостей придется успокаивать методами, которые соответствовали бы его весу в обществе. То есть кого-то достаточно как следует отметелить, не заботясь о последствиях, а кого-то надо долго и вкрадчиво убеждать в преимуществах мирного сосуществования всех категорий граждан.
Конечно, все принесенные публикой стволы надежно покоятся в стальном несгораемом шкафу, каждый в своей либо пронумерованной, либо именной ячейке. Однако люди «У Гиви» собираются такие, что и с одними столовыми ножами способны устроить Ватерлоо.
Танцор глянул на часы: 4:08. Скоро, совсем уже скоро публика начнет сползать в усталое отупение. И тогда можно будет расслабиться. Прикинул в уме – в кармане уже около сотни, так сказать, чаевые, которыми его одарили благодарные девицы, баксов по десять-двадцать каждая, за то, что он дал им почувствовать себя дамами. Хоть и непродолжительно, и за деньги, но тем не менее.
Тем не менее, – это искусство, что бы ни шипели паразиты с валентиновских дач.
Он подошел к подружке какого-то замзава с Петровки (может, правда и жена, чем черт ни шутит), которая игриво поманила его пальчиком, крепко подхватил её и начал артистично волочить по полу. Именно артистично, несмотря на то, что музыканты были уже в изрядном ужоре, а Чак со своей дудкой вообще забрел в какую-то, блин, китайскую мелодику.
И тут внимание Танцора привлекла странная, необычная для всего здешнего уклада, парочка. Он какой-то чрезвычайно субтильный даже по меркам Российской государственной библиотеки, обшарпанный, но с дорогим мобильником. Она – с бешенными глазами и с короткошерстной головой, словно только что вымытой фантой.