А можно было бы сделать что-то надгробное, так сказать, приватное, для родственников, друзей и немногочисленных, но преданных поклонников.
Немного поразмыслив, Танцор выбрал второй вариант, потому что стояние на площади кого-то иного, а не себя, если этот иной, конечно, не Высоцкий или Есенин, и если он, иной, пока еще, упаси Господи, жив, способно сильно озлобить людей.
Поскольку времени было достаточно, то он решил вначале изучить существующий опыт, для чего совершил экскурсии на три столичных кладбища: Востряковское, Калитниковское и Рогожское. Для осмотра выбирал, естественно, места захоронения людей весьма и весьма состоятельных.
И был поражен увиденным. Прозрел. Понял, что грядущие исследователи российского быта конца ХХ века смогут предельно точно воспроизвести его лишь на основании исследования захоронений. Что, в принципе, сейчас практикуется в отношении палеолита и других доисторических периодов.
Большинство так называемых элитных районов столичных кладбищ, когда Танцор приближался к ним, когда видел издалека, без подробностей, напоминали ему давние советские времена. А именно – Первомайские праздники, когда горожане стройными рядами выходили на торжественные шествия, чтобы продемонстрировать лояльность к коммунистической власти.
По мере приближения ассоциация менялась, и он ощущал себя уже маленьким мальчиком, входящим в оформленный по стандартному всесоюзному проекту парк культуры и отдыха. Создавалось впечатление, что по мановению чьей-то всесильной руки возродились из небытия статуи футболистов с мячами, девушек с веслами, горняков с отбойными молотками, очкастых студентов с раскрытыми книгами и пограничников со сторожевыми собаками. Что все они, некогда свергнутые и поруганные, воскресли и заняли свои законные места на пьедесталах.
Но и вблизи это ощущение сохранялось. Танцор, который в последний раз участвовал в траурном мероприятии лет пятнадцать назад, когда хоронили отца, с удивлением обнаружил, что, действительно, скульптурный реализм, плавно перетекающий в анатомический натурализм, в период слома эпох переместился из парков на кладбища. Памятники недавно усопшим представителям среднего сословия, которых злой на язык народ прозвал новыми русскими, обладали не только точным портретным сходством с оригиналами, но и достаточно красноречиво свидетельствовали о том, на каких социальных ступенях они находились при жизни.
Все они, «как живые», разговаривали по мобильным телефонам, стояли рядом с гранитными «Мерседесами», курили сигары или дорогие сигареты. Приглядевшись повнимательней к одному цилиндрику, зажатому между указательным и безымянным пальцами, Танцор даже смог прочитать на нем: «Мальборо». Именно русскими буквами, видимо, чтобы всяк смог прочитать и преисполниться уважения к покойному.
У некоторых, принадлежавших к преступной элите, в карманах рельефно выпирали пистолеты. Боевики пониже рангом держали оружие в правой руке, а один так даже целился в окружающее пространство из автомата Калашникова.
Те же, кто получил право упокоиться на элитарных участках благодаря своим достижениям в сфере бизнеса, также были отмечены вполне внятными символами, оставлявшими сомнения в том, кто чем торговал, и как называется фирма, которой он обеспечил процветание на долгие годы. Да, тут нередко встречались высеченные безвестными скульпторами не только названия фирм, но их адреса и телефоны. И это было правильно, поскольку всякая реклама, и даже такая, способствовала вспомоществованию вдовам и сиротам, из чьих нежных объятий злой рок, а то и просто киллерсакая пуля вырвали единственного кормильца.
Было отражено и финансовое могущество усопших. У одних из нагрудных кармашков пиджаков высовывались карты Visa, другие держали в одной из рук бумажник, как правило, такой толщины, что он казался беременным, у третьих на постаменте, по периметру, где у Пушкина, что возвышается на Пушкинской площади, шла строка: «Я памятник себе воздвиг…», была высечена закольцованная лента, на которой был многократно повторенный знак $.
Любопытно, что вся эта финансовая символика вполне органично сочеталась с православной. У кого-то, кто был изваян без галстука, на груди был крест. Кто-то стоял на «православном постаменте», то есть со стихами из Евангелия.
Например, такими: «Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец».
Или: «Итак бодрствуйте; ибо не знаете, когда придет хозяин дома, вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы, пришед внезапно, не нашел вас спящими».
А также: «И ели все, и насытились; и набрали оставшихся кусков семь корзин полных; а евших было четыре тысячи человек, кроме женщин и детей».
У кого-то за спиной был просто установлен канонический крест, который в определенных ракурсах выглядел как ствол карабина.
Танцору попалось и несколько групповых памятников, из чего он заключил, что это жертвы либо автомобильных катастроф, либо слишком мощных зарядов динамита, не ведающих ни жалости, ни избирательности. Но в одном месте он столкнулся с композицией, которая оставила его в недоумении. В центре стоял, несомненно, босс, величественный, с устремленным вдаль взором, двух с половиной метров роста. Слева от него располагался полутораметровый охранник, с Вальтером в опущенной руке и рацией в другой, которая была поднесена ко рту. Справа, также полутораметровая, – секретарша, которая даже высеченная в камне была необычайно сексапильной. Секретарша с обожанием смотрела на шефа и записывала в блокнот какие-то, лишь ей слышимые, его слова. Танцор глянул на табличку и увидел на ней лишь одну фамилию, мужскую.
«Блин, – воскликнул Танцор изумленно, – их что ли живыми к нему положили, как фараону?!» И грязно выругался, хоть на кладбище этого делать и не следовало бы.
Собрав этот богатейший материал, Танцор без особого труда победил в конкурсе. Вот краткое описание его проекта. На постаменте, имеющем форму восьмигранной призмы, величественно стоим человек, левая рука которого покоится на компьютерной клавиатуре, а правая протянута вперед. Но ладонью не вверх, а вниз. По бокам у него два горбатых карлика. Один устремил к центральной фигуре не только подобострастный взгляд, но и поднос с бутылкой шампанского, бокалом и гроздью винограда. Второй – пачку гранитных долларов. У каждого из них на груди слева прикреплено по бэджу. На первом высечено «Администратор», на втором – «Магистр». Юзерская вольница безоговорочно отдала Танцору пальму первенства.
Все же остальные работы должного впечатления на юзеров не произвели, поскольку за невысокую плату были заказаны арбатским художникам, если можно так выразиться, портретистам. Унылые фигуры, лепные ангелочки, надписи типа «Прохожий не тревожь мой прах. Я дома, ты в гостях» – вся эта дребедень не могла вызвать в душах зрителей ничего, кроме раздражения. Дерзнул предстать самобытным и незаурядным разве что один Граф. Он был изображен в полный рост, половину которого занимала его огромная бородища, с горящими глазами, босиком, держащим высоко над головой огромную хоругвь с ликом Спасителя, весьма похожим на самого Графа. Но это-то и взбесило коллективное жюри, которое прекрасно помнило, что персонаж, которого исполнял Граф, в свое время был отлучен от церкви Святым Синодом.
Поэтому этот памятник был оценен ниже, чем даже ничтожная работа пришедшей предпоследней Трансмиссии. Та просто и без затей, как умела, намалевала себя верхом на своем любимом Харлее-Дэвидсоне. В силу полного отсутствия навыков рисования получилось очень похоже на гоголевский «Вий». А если конкретно, на то место, где ведьма совершает захватывающий полет на семинаристе Хоме.
Через месяц она отыгралась с лихвой.
Апплет 0100. Первая кровь
Через месяц Танцора вывели, как принято говорить в армии, не знающей жалости к врагу и сантиментов плюс жалости к собственному солдату, на огневую позицию. Для «боевого крещения».
Как обычно, в 10 утра, всем было выдано задание. От которого Танцора начало колотить. Всей семерке, Граф тогда ещё был жив, предлагалось убить некую чувырлу. Имя и фамилия такие-то. Адрес такой-то. Род занятий такой-то. Бывает там-то. Привычки такие-то. Может быть одета в то-то и то-то. Оружия не имеет. Одинока. Фото анфас и в профиль. Рост. Примерный вес. Цвет волос. Револьверы и боеприпасы для троих самых проворных находятся в таких-то ячейках камер хранения на трех московских вокзалах. Бонус победителю – 50 тысяч долларов.