А специально для новичка была помещена информация о том, что арестованный на месте совершения игровой акции не должен сообщать правоохранительным органам истинные мотивы своего поступка. В противном случае, он подлежит физическому устранению. (Слово «физическому» было выделено жирным шрифтом). Сохранивший обет молчания будет освобожден в течение двадцати четырех часов.
Убить надо было Манку.
Если бы Танцор был обычным, заурядным подонком, с неострыми и редкими рецидивами совестливости, может быть, даже порядочности, то он открыл бы холодильник, достал бутылку водки и начал бы пить её, чокаясь с зеркалом. А потом принялся бы за вторую.
Но он ещё не успел, как жизнь его ни терла, в какую жопу ни засовывала, ещё не успел стать даже таким подонком, половинчатым. Поэтому, чтобы как-то сконцентрироваться, взять себя в руки, а потом уж начать соображать, написал Администратору:
Что?!!!!!!
Блядь!
Что, это тусовка проголосовала, не зная о её существовании? Или это ты? И твои стукачи?!!!
Администратор ответил тут же:
Брось истерику, говнюк!
Все честно. По правилам. Я тут ни причем. Тусовка проголосовала за то, чтобы убить самую близкую подругу Танцора. Никаких имен не было. А уж мы вычислили. Они это любят, любят человеку целку поломать поизощреннее. Так что смирись. И мой тебе совет, не теряй времени. Это очень важно для твоего будущего. Раньше была туфта. Сегодня необходимо себя переломить. Действуй!
Танцор:
Кто сказал, что она моя подруга!!! Совсем посторонний человек. Одна из многих знакомых!
Администратор:
Трахал?
Танцор:
Да таких по Москве штук двести ходит!
Администратор:
Ну, так и действуй;)
Танцор наконец-то относительно пришел в себя.Вернулась способность думать. Однако думание он отложил на потом. Вначале надо было попытаться спасти эту дуреху, вляпавшуюся хрен знает во что. Надо было перехватить её раньше этой стаи ублюдков, которая уже, наверняка, и все стволы на руках имеет, и несется к её дому, изо всей силы отпихивая друг друга локтями.
Надо опередить. К счастью, думал Танцор, Манка после кабака домой едет редко. Хоть Гиви и пытается блюсти в коллективе целомудрие, но она подрабатывает, очень часто подрабатывает с кем-нибудь, кто пощедрее и постарее – чтобы особо не утомлял. И чтоб старой консервативной закваски, без поползновений на садизм.
Набрал её номер, и, точно, дома её не было. Позвонил в кабак. Пустой номер. Все дрыхнут, как мумии. Кто уже дома, а кто и на часах, подложив под щеку прохладную вороненую сталь. Звонить Гиви было бессмысленно, поскольку Манка скрывала свои нелегальные ходки прежде всего от него. Поэтому рванул в кабак в надежде хоть что-то выведать.
Как не был взвинчен, однако заметил любопытную деталь. Как только он включил зажигание и тут же, с визгом, дал по газам, тут же двинулся следом и сел на хвост темно-синий «Рено». Вместе вышли на Садовое. Вместе свернули на Чехова.
Танцор усмехнулся. Вот, значит, эти скоты и снимают на цифровую камеру игроков, когда те на задании, а потом, значит, эти джейпеговские файлы вещают на сайт для всеобщего обозрения, для документальности. А уж он гадал: кто это его отщелкал, когда он был на Востряковском? Вполне возможно, что они ему и люстру расфигачили. Ублюдки.
Еще один поворот. И Танцор колотит ботинком в дверь, потому что на звонок в такое время никто не реагирует. Появляется заспанный Хруст. Лениво, хоть и не без некоторого любопытства, впускает.
– Ну, че? Никак соскучился? А уж Гиви так по тебе тосковал, так тосковал. Небось, не выгорело на новом месте-то? Только опоздал маленько, уже неделя как у нас один новый чувак. Не хуже тебя. Так что проехал ты, Танцор, мимо денег.
– Да я не затем. У меня все нормально. Не знаешь, Манка с кем ушла?
– Откуда ж мне знать? – ответил удивленно Хруст и вытаращил глаза. – Неужто засвербело?
– Да не по той части! Может, все же видел?
– Как же я мог видеть? Я в шесть приехал, её уже не было. Да что случилось-то? Что ты весь трясешься?
– Да, хреново. Для неё хреново. Так, может, Тофик знает? – продолжал наседать Танцор.
– Тофик, может, и знает, да где его искать-то?
– Так позвони. Дома, наверно, где ж ему быть.
– Бригадиру, – Хруст чуть не подавился «Туборгом», который неторопливо отхлебывал, – бригадиру утром засерать мозги насчет какой-то Манки?! Чтобы он меня своим рыбкам на корм порезал?
– Да, бригадиру! – У Танцора не выдержали нервы, и он заорал, хоть на охранников орать и не принято. – Потому что Манке, если я её сейчас не найду, часа два жить осталось! Замочат её, как пить дать, замочат!
– Что ж ты мне сразу-то не сказал. – Хруст переменил тон на участливый, что в бандитской среде является дурным признаком. – Кто это её запланировал?
– Да это долгая история.
– А я внимательный, все до конца выслушаю.
– Время, Хруст, теряем время! Скоро уже на хрен никому не нужны будут подробности! Ты мне веришь?
– Конечно, верю, Танцор! Ты у нас всегда был чистенький такой. Сам по себе. А мы все в дерьме по пояс. Кому же ещё верить, как не тебе? – Хруст аккуратно поставил рядом со стулом пустую пивную банку и открыл зубами бутылку колы.
– Кончай, я тебе подлянки никакой не делал.
– Да ведь и хорошего ты никому ничего не сделал.
– Ну, хочешь полштуки?
– Гринов?
– Гринов.
– Давай.
Танцор дал. Хруст взял.
– Так чего ты пургу гонишь? – Уже почти совсем по-человечески сказал Хруст, засовывая деньги в нестандартный брючный карман, сбоку от колена, где он держал запасной магазин к Стечкину. – Далась тебе эта Манка.
– Да, понимаешь, – Танцор решил воспользоваться кратким замешательством Хруста и дожать его, – тут речь идет не только о ней, но и обо мне. Эти суки, кто – не скажу, решили таким образом опустить меня, сделать на все согласным. Чтобы на цырлах перед ними ходил и чтобы меня можно было дальше гнуть, давить, топтать… Чтобы стал их заводным солдатиком. Скажут: убей – убью, взорви – взорву, прыгай под танк с гранатой – прыгнут.
– Да ты, братан, на иглу что ли сел? Что несешь-то? Крыша совсем съехала?
– Слушай, Хруст, умоляю тебя, дай телефон Тофика! Он все знает.
Хруст сидел, покачивал ногой, закинутой на ногу, прикидывал, что можно было бы содрать с Танцора ещё штуку, а потом послать куда подальше. Однако посчитал это дело низким, перед пацанами было бы стыдно. Хруст не был шакалом. Поэтому он решил вразумить Танцора:
– Я, конечно, не знаю, против кого ты попер. А сам сказать не хочешь, ну и ладно. Но знай, плохо это для тебя кончится. Запомни: когда человек один, то он не жилец. Каким бы хитрым ни был, все равно замочат, подловят и замочит. А ты один. Такой хороший, такой правильный, с понятиями. Только понятия у тебя совсем не те. Их быстро из черепа пулей вышибают. Манку тебе уже не спасти. Куда же ты прешь-то? И Манку замочат, и тебя. Ведь у тебя же даже ствола нет! Да если бы ты даже крутой из крутых был, если бы на танке ездил, то, повторяю, один в этом деле – не жилец. Таких даже не хоронят по-человечески.
Танцор понял, что все его слова будут совершенно бессмысленны. Что эту стену прошибить невозможно. Что у него нет аргументов против довольно внятно излагаемой Хрустом стратегии естественного отбора. Однако дослушал до конца.
– Конечно, Манка как бы наша. Гиви к ней неплохо относится. Пацаны довольны, потому что добрая телка, с пониманием. И если что, то Тофик всех бы поднял и отбил её. Но это лишь тогда, когда бы на неё наехали по работе, из-за нашего дела, бизнеса. Тогда отдать её на замочку было бы западло, позорно. А тут она сама куда-то влезла. Это её дела. И ничьи больше. Не мои, не Гиви, не Тофика, даже не Зойкины, которая очко моет. И не твои, Танцор. Можно ли сейчас братву поднимать? Нельзя. Потому что за Манкины дела могут положить кого-то из наших пацанов. Это неправильно. Если так делать, то скоро нас подомнут. Поэтому и звонить Тофику нельзя, потому что он от такой дурости совсем озвереет. А ты его знаешь. Иди, Танцор, домой. И если ты такой слизняк, то выжри две бутылки водки и ложись спать.