И пока мы упоенно собачимся, Герман пересаживается все ближе и ближе ко мне. Минут через десять я ловлю его на том, что он принюхивается.
— Что ты делаешь? — возмущаюсь я, потому что против воли у меня от этого бегут мурашки.
— Раздражают твои духи. Ты не пробовала великолепную классику? «Красная Москва» тебе очень пойдет, — сварливо огрызается Бергман, застигнутый за подозрительным поведением.
— Пиши в договор, и буду перед каждой встречей брызгаться именно ей.
Догадываясь, что я его троллю, он, сузив глаза, разглядывает мое лицо. А может, пытается угадать, какую мордочку можно на нем нарисовать, чтобы не вздрагивать. Впрочем, его взгляд приковывается к губам. Кажется, кого-то перестает пугать фуксия, потому что взгляд Бергмана подергивается опасной дымкой.
Надо вписать в договор, чтобы он не садился так близко без нужды, не нюхал меня и пялился на губы так, что их начинает покалывать.
Разумеется, я эти пункты не внесла.
И зря.
Глава 11. На грани провала
Несколько дней от Бергмана ни слуху, ни духу.
Я даже уже начинаю волноваться, что он передумал.
Разумеется, я переживаю не потому, что больше не увижу эту наглую, хамскую, самодовольную, породистую морду с красивыми серыми глазами… Вот, нет!
Просто Герман — удачный выход из моей ситуации. И только.
А сама напоминать ему о нашей договоренности не хочу, эдак у меня корона с головы упадет. Жирно ему будет. Хотя телефончик я все-таки сохранила, и пару раз на нервах даже вызывала его из записной книжки, но на дозвон так и не нажала.
Ничего. И на моей улице перевернется грузовик с мороженным. Отольются кошке мышкины слезки. Нервничать он меня заставляет!
Однако, когда Бергман наконец всплывает на моем горизонте, достойно я ему ответить не могу, ибо лежу на массажном столе в состоянии полного благодушия и расслабленности. Потрясающий массажист, которого мне посоветовала Анька, сотворил чудо, и я чувствую себя тряпочкой. Хорошо отутюженной, наглаженной и довольной тряпочкой. Это уже второй сеанс, обязательно приду еще.
— Левина, — едва ворочая языком блею я в трубку, лежа под горячим полотенцем.
— Ты там дрыхнешь, что ли, спящая царевна?
— Весь гроб, мерзавцы, раскачали, но целовать — не целовали…
Я бы не возражала, если бы сейчас не надо было вставать и куда-то идти, а можно было бы вздремнуть часа четыре прямо на столе…
— Ты напилась? — после небольшой паузы, связанной с осмысливанием сути стиха, уточняет Бергман.
— Нет. Я отдалась сильным крепким мужским рукам, — сознаюсь я. — Это был глубокий подробный… массаж.
В моем голосе слышится восторженно-утомленное придыхание.
— Яна, если ты пошла во все тяжкие, я за это ответственность нести не собираюсь, — склочничает Гера.
Господи, какую он там ответственность собрался брать? Я ему, что, в подоле маленького массажиста принесу?
— Какая стремительная трансформация: от спящей царевны до падшей женщины, — бормочу я, видимо, в слух.
— У нее было семь богатырей, и прежде, чем качать ее в гробу, они ее туда и загнали. Помни об этом и блюди себя, как полагается! — нудит внезапно выискавшийся адепт высокой морали.
— Все-таки есть еще богатыри на земле русской, — мечтательно говорю я, представляя себе почему-то семь австралийских пожарников с прошлогоднего календаря, который я отказываюсь снимать вот уже девять месяцев.
Хрен с ними с датами, главное — эстетика, я считаю.
Я и так после расставания с Димкой веду себя как монашка, надо бы уже кого-нибудь прижать к комиссарскому телу.
— Левина, тебе нельзя богатырей, — рявкает Герман.
— Откуда такие ограничения? — вяло удивляюсь я. — Ты вообще зачем звонишь? Испортить мне все удовольствие?
Мое уютное уединение в полутьме среди горящих ароматических свечей нарушает заглянувший ко мне обладатель божественных рук:
— Кто говорит об удовольствии? — весело переспрашивает он. — Сегодня ты стонала громче.
— Левина, срочно покинь бордель! — ярится Бергман. — У нас с тобой сделка на носу!
— Я не могу срочно, я голая. Отстань.
Сердитое сопение в трубку.
— Небось этому хмырю ты песни не пела.
— Не могла, он сделал все, чтоб у меня слов не было. Давай уже ближе к делу, чего тебе понадобилось? — вздыхаю я.
Все же у Бергмана талант обламывать кайф, он своим брюзжанием прямо-таки вырывает меня из блаженства.
— Нам надо встретиться и утвердить условия сделки. Договор я составил.
— Это срочно? — ною я.
— Нет. Да! — меняет свою точку зрения Герман. — У мамы день рождения в субботу. Тебе там быть обязательно. До этого надо тебя облагородить и обкатать легенду.