Повисает драматическая пауза. Германа надо просто видеть.
Ети тебя некуда! Как удержать лицо?
Артемьев, например, с этой задачей не справляется.
Он, поперхнувшись, сползает по креслу, содрогаясь от хохота. Воистину, я — его достойная ученица.
В трубке слышно, как что-то с грохотом падает. Не исключено, что сама Алка. Минуту я слушаю нечленораздельные звуки, прежде чем Медведева берет себя в руки.
— Ма-а-ать… — всхлипывает она. — Тебе можно. Если ни одно животное в процессе не пострадало, я разрешаю-у-у…
— Спасибо тебе, благодетельница, — ворчу я. — Сразу вспоминается анекдот: «— Соси! — Я не умею! — Соси, как умеешь! — Хрум-хрум-хрум».
— А-а-а! Прекрати! Я больше не могу ржать! У меня щеки болят!
— Думаешь, мне легко было? У меня по записи следующим удаление стояло! Я водой отпаивалась минут десять, чтоб руки перестали трястись.
— Слушай, я про вас Сашке расскажу… Пусть она про вас роман напишет, это звездец!
— Сашка пишет порнуху, а у нас тут водевиль.
— Зато какой сюжет!
— Да ну тебя! Лучше скажи, мы сегодня в барушник пойдем? Анька там чего? Выжила после рабочей недели?
— Начальство она материла вполне бодро. Если что, поставим ей горючее внутривенно. Так что планы в силе. Только мне придется перекрашиваться. Я всю тушь размазала, пока ржала.
— Ну иди тогда, а то опять на полтора часа опоздаешь, — отпускаю я известную копушу, а сама прикидываю, чтоб такого надеть, чтобы и задницу не отморозить и ноги показать.
Решаю, что мелочиться нечего, и в ход идет комбез в обтягон. Это у юных девиц есть время на весь этот мешковатый оверсайз, мне надо дичь бить уже на подлете.
Кручусь перед зеркалом. Хороша зараза!
На шабаш я являюсь второй.
Анька уже на месте, и, разумеется, Алки еще нет.
— Я сегодня во все тяжкие, — предупреждает меня работник налоговой инспекции, переживший квартальную отчетность.
— Одобряю и присоединяюсь!
И понеслась!
Все-таки мое поколение в отличие зумеров умеет отжигать. Они сидят по углам, хихикая, тычат в телефоны, снимаю рилсы и сторис, типа как они развлекаются, а сами заняты накладыванием фильтров и сравнением, кто круче выпендрился. Как пить дать, посидят чуток и свалят на съемную хату снимать тик-токи и курить кальян.
Эти домашние бунтари погубили клубную культуру.
Зато у нас есть еще ягоды в ягодицах!
И к моменту, когда наконец является Алка, барушник заполняет уже контингент постарше. Появляются матерые мужики в косухах, шикарные папочки и горячие самцы в поисках дамы на ночь с пятницы на воскресенье.
На танцполе становится тесно.
Просекко играет в крови пузырьками.
Мужики пошли на охоту. Ну это они так думают.
Вот и девчонок от меня оттерли мускулистые парни. На хрупкую Аньку положил глаз и лапу здоровенный детина, рядом с которым она просто дюймовочка. Она хитро стреляет в него глазами, а я, видя, как он теснит ее к диванчику за их столом, подумываю предупредить его, что она владеет айкидо.
Алку вообще не видно. Сто пудов, уже где-то треплется.
Но все мысли вылетают у меня из головы, когда сзади ко мне прижимается кто-то огромный и очень горячий. Он вкусно пахнет и руками лапает довольно деликатно, при этом совершенно нескромно прижимаясь бедрами к моей пятой точке.
Мне нравится.
Приподнимаю руками волосы и позволяю им рассыпаться по плечам.
Обжигающая ладонь перехватывает мои пальцы и, обернув меня вокруг себя, прижимает к накачанному телу.
— Потанцуем? — обжигает ухо, приятный баритон.
Я узнаю этот голос сразу.
Сегодня днем я его уже слышала.
Поглаживания лопаток в вырезе на спине кончиками пальцев вызывает у меня те самые чертовы мурашки.
Поднимаю глаза… Ошибки нет. Бергман.
У меня перехватывает дыхание, когда он вдыхает запах моих духов. В предчувствии, что сейчас меня раскроют, сердце отчего-то начинает бешено колотиться.
Положив свободную руку мне на затылок, Герман произносит почти мне в губы:
— Ну вот я тебя и нашел.
Глава 6. Грязные танцы
Сердце ледяным камнем падает куда-то в желудок, во рту пересыхает, и не понятно от чего: от того, что меня поймали на моем дурацком спектакле, или от невероятного животного магнетизма, идущего от Германа.
Ёкарный бабай, к такому я была не готова.
Опустив глаза, я облизываю пересохшие губы и подбираю слова, чтобы выкрутиться.
И вот вроде понимаю, что ничего он мне не сделает. Ну не выпорет же за вранье и придурь, а все равно ощущение, что поставят меня на коленки… и если б на горох…