За вершиной скалы нас ждало плоскогорье, плавно поворачивающее вправо и тянущееся метров на шестьсот-семьсот, а затем — приятный некрутой склон. В конце пологого спуска, в центре длинной ложбины, почва поднималась невысоким пригорком. На этом пригорке и располагался крохотный, до десятка хижин, поселок. Вряд ли кто-то, кроме меня и Ками, вооруженных всевозможными сканерами шебекских комбинезонов, мог разглядеть его на таком расстоянии в такую погоду. Я в который раз подумал с благодарностью об инженерах, разработавших такую удобную превентивную систему, и покрепче подхватил под руку Люську, которая как раз ничего не могла различить в струях дождя, несмотря на регулярно сверкающие вспышки молний.
Ложбина, протянувшаяся между двух горных склонов, по-видимому, была естественным продолжением ущелья. Поток, вырываясь из узкого скального русла, здесь круто сворачивал вправо перед пригорком, пенясь метрах в пятидесяти от невысокой каменной изгороди поселка.
Спускаться было не столько опасно, сколько утомительно. Многочисленные ручьи хлестали по впадинам склона, но они оказались неглубокими, и преодолеть их не составляло труда. Видимо, вода, залившая равнину, была следствием не одного лишь дождя, достаточного только для небольших ручьев, но пришла откуда-то, где был ее явный избыток.
Ками вновь ускользнула вперед, затем вернулась, сообщив, что окраинные хижины все так же пусты и мы можем выбирать, которая нам больше по душе. Данилыч проворчал, что нам нужно держаться вместе, и мы решили остановиться в самой большой хижине, которую уже хотелось назвать домом. Сам поселок внешне весьма напоминал то селение, где ранее ожидал нас автопоезд: такие же неровные улицы, такие же каменные домишки с навесами на плоских крышах, даже подобие центральной площади имелось… вот только, в отличие от того поселка, этот оказался насквозь промокшим и темным, сырым и холодным. К тому же каменно-деревянная изгородь явно не была предназначена для отражения разбойных нападений, будучи больше фиктивной: около полутора, а то и менее метров жалкой ограды вряд ли бы кого остановили. Да и размером этот поселок был явно поменьше — где-то вполовину.
Когда почти все прошли в хижину и я, замыкающий нашу группу вместе с Данилычем, хотел сделать то же самое, рука шофера неожиданно крепко ухватила меня за рюкзак, задерживая в дверном проеме.
— Мы с Лёхой осмотримся тут в округе! — громко, чтобы его услышали все, огласил Данилыч.
Я скинул за порог туристический рюкзак, чтобы он оставался в помещении, и побрел сквозь дождь следом за шофером, который направился к корявой каменной лесенке, ведущей на плоскую крышу хижины.
— Фонари свои выключи! — буркнул Данилыч, когда мы поднимались по кривым ступенькам. — Из-за твоей иллюминации нас за несколько километров видно…
Я отключил фонари и включил графику шлема, задействовав при этом и инфракрасные излучатели. Не знаю, кто мог наблюдать за нами, но у местных обитателей наверняка не было сканеров, могущих засечь инфракрасное излучение, а вот картинку окружающего меня пространства оно неплохо освещало, не давая сбоев от ярких вспышек молний, как поступил бы обычный прибор ночного видения.
Навес над нами безбожно протекал, так что струйки и ручейки дождевой воды обильно орошали каменную, с глиняной промазкой крышу. Мне оставалось только надеяться, что ее делали на совесть, и она не станет пропускать влагу в жилище, иначе наш отдых превратился бы в мучение.
— Что ты думаешь о ситуации? — повернулся ко мне Данилыч, когда мы остановились у невысокого каменного парапета, ограждавшего крышу со всех сторон. К чести местных архитекторов, они сделали поверхность не горизонтально плоской, но с легким наклоном, так что дождевая вода успешно стекала через несколько отверстий, оставленных в парапете, словно в корабельные шпигаты.[3]
Я помолчал, пытаясь сформулировать в голове ответ, звучащий как можно нейтральнее, лучше — ободряюще, так как чувствовал, что Данилыч нуждается в поддержке. Не получилось. Кроме дождя и сырости, в голову ничего не лезло, так что я просто продолжал молчать.