Я поспешно побежал вдоль дощатого борта к уродливой кривой кабине, откуда на меня равнодушно смотрела какая-то запухшая усатая физиономия. За бортом что-то хрюкало. Свинарник на колесах?
— Мне до бара, — просительно произнес я, изо всех сил стараясь не пялиться на огромные иссиня-черные усищи водителя свинарника.
Усач лениво сплюнул через свисающую из-под усов нижнюю губу, фаталистично вздохнул.
— Того, шо расстреляли?
Даже его слова были какими-то усатыми.
Я сделал удивленный вид:
— А что — еще не отстроили?
Усач пожал плечами, открыл дверку хлев… кабины.
— Пить там уже можно. Залазь.
Через пару часов наша колымага подъехала к бару. К моему удивлению, передвигались мы довольно шустро для деревянной развалины. По крайней мере с горок назад не скатывались. Бар тоже меня удивил: свежая стена, вместо иссеченной пулями, красивая входная дверь. Да, работать здесь умели. И многочисленные транспорты вокруг показывали, что бар остался популярным заведением в этих местах. Места-то были бойкие — перекресток Дорог. Или Дороги? Ведь мне говорили, что она — одна?
Я поблагодарил усача, стал рыться в карманах комбинезона, тщетно пытаясь найти хоть что-то, чем можно расплатиться, вспоминая, какая валюта тут в ходу, но в карманах ничего не было, кроме нескольких горстей мелких оранжевых осколков или, скорее, — крупного песка.
— Оставь. — Усач навешивал какой-то невообразимый замок на дверцу кабины. — Иди в бар — я тоже подойду, выпьем чего-нибудь…
Я огляделся по сторонам: «Скании» в округе видно не было. Плохо, конечно, но… может, Данилыч в баре мне какую-то записочку оставил?
Еще в кабине «свинарника» я освободил один карман комбинезона, осторожно ссыпав оранжевый песок в тайный схрон на куртке, найти который человеку, не знавшему этого секрета, было практически невозможно: подкладка в этом месте расступалась, словно бы живая, обнажая узкую щель потайного кармана. Вот только для того, чтобы подкладка расступилась, нужно было поглаживать ее определенным образом, в определенном месте и определенное время. Инструкция по пользованию карманом прилагалась к куртке и была мною уничтожена после прочитывания — для пущей безопасности носимого тайника.
Скрипнув дверью (новая, а скрипит!), я вошел в бар. Видно было, что стойка сколочена из досок наспех, что стены еще не совсем отремонтированы и несут на себе следы работы крупнокалиберного пулемета, но за новыми столиками было полно народа, и никто, похоже, не скорбел по убиенному официанту… кроме одного человека, склонившегося над стаканом.
Седоватая голова, коричневая куртка. Он явно кого-то напоминал мне. Или мне кажется, или…
Я подошел к столику. Кашлянул.
— Данилыч?
Человек медленно поднял голову. На меня уставились грустные, со слезой, собачьи глаза.
Степак.
Я почувствовал, как крепкие ловкие руки схватили меня сзади, завели мои локти за спину, усадили за стол, напротив Степака. Ловко работают ребята из Компании. Четко и слаженно. Остальные посетители бара демонстративно отвернулись, словно бы ничего и не происходило. Да, все-таки прошлая перестрелка их чему-то научила.
Ловкие руки меня быстро обыскали, причем было видно, что ищут именно огнестрельное оружие: пистолет достали из кобуры, а нарукавье «Удара» было полностью проигнорировано.
— Обыщите карманы.
На стол был выложен Санькин плеер, к нему присоединилась рукоять кото-хи, или «кинжала», как я его называл. Потом один из обыскивающих со скептическим хмыканьем высыпал на стол пару пригоршней песка и фрагментов Дороги.
— Вот, значит, как, — сказал Степак, грустно склонив набок голову. — Ну здравствуй, Проходимец. А где остальные?
Глава 7
Да здравствует советский суд — самый гуманный суд в мире!
— Показалось, значит? — Полковник яростно протирал прямоугольные стеклышки аккуратных, стильных очков. — Итак, вы утверждаете, что вам показалось, что лучше будет, вместо возвращения на Землю и доставки груза — к чему вы обязаны подписанным вами контрактом! — отправиться на Шебек! А после вам показалось, что вам лучше отправиться на Пион, исполняя заказ мафиозной структуры!
Я скромно потупился. Вообще, как я понимал, мое мнение здесь мало учитывалось. Что бы я ни говорил, полковник Кошелевич резко сметал эти доводы в сторону, апеллируя главным своим козырем: виновный не исполнил приказ! Преступная самодеятельность! Самоволка! Дезертирство!