— Прости, так пить хочется… — Люська виновато поморщилась. — А мы скоро приедем?
— Куда?
Люська немного переменилась в лице.
— А куда мы едем?
Я молчал. Люська встревожилась еще больше.
— Леш, мы куда едем? Ты хоть сам знаешь?
Я пожал плечами. Куда ехать, я не знал. Карты у меня не было. Никаких указателей по Дороге не попадалось. Просто ехал вперед — и все тут. В более-менее населенных мирах у важных Проездов всегда располагались заправочные станции, магазинчики, таверны… в мирах достаточно цивилизованных — даже таможни со шлагбаумами. Здесь же не было ничего. То ли мирок совсем захудалый, то ли эта его часть была плохо заселена, то ли Проезд этот, за неимением проезжающих, не привлекал внимания торговцев… кто знает?
— Люсь, давай так, — я осторожно подбирал слова, — давай представим, что мы оказались в кино.
Люська недоуменно взглянула на меня.
— Не в кинотеатре, а именно в кинофильме. Приключенческом, ты же их любишь. Помнишь, как мы в детстве в «Детей капитана Гранта» играли? — Сестра кивнула. — Так вот, представь, что мы сейчас такие киношные путешественники, и нам нужно найти какой-нибудь оазис, поселение, караван, чтобы сориентироваться на местности и найти моих друзей. Я думаю, они недалеко.
Люська фыркнула. Покачала головой.
— Леш, только вот не надо со мной как с ребенком разговаривать, ладно? Скажи уж прямо, что не знаешь, куда ехать, и что мы в опасной ситуации посреди огромной пустыни и…
— То, что мы в пустыне, — факт, — перебил я ее. — А вот насчет того, что я не знаю, куда ехать, — неправда.
— Ты здесь был? Или у тебя карта есть? Компас?
Я важно прищурился на солнце.
— Видишь ли, нам ехать можно только в одну сторону — куда ведет Дорога. А она рано или поздно приведет либо к людям, либо к другому Переходу. Так как Маня не выказывает признаков беспокойства, то я делаю вывод, что мы движемся в правильном направлении: туда, откуда она прибежала. И значит, именно там и ждут меня Санек и Данилыч.
Люська вздохнула.
— Ладно. Только им бы ждать нас возле этого Перехода, а не Маню твою посылать. — Люська коварно усмехнулась, погрозила пальчиком: — Теперь-то я знаю, кого ты по ночам зовешь. Я-то думала — девушку, а ты, оказывается, в белку-переростка влюблен.
— Маня — не белка! — обиделся я. — А девушку мою ты еще увидишь.
«Если только мы до нее доберемся», — добавил я мысленно.
С этого момента меня начала мучить совесть. То, что я взял с собой сестру, молоденькую восемнадцатилетнюю девушку, которая должна подвергнуться всевозможным опасностям неизвестных миров, было эгоистическим поступком. Да, я хотел перевезти ее на Гею, да, там бы ей понравилось, и там я смог бы ее поселить с должным комфортом… но это быломоимжеланием имоейпотребностью — иметь близких людей, вот ее, сестренку, рядом. И я увез ее с Земли, заманил в этот песчаный ад, но правильно ли это было? Люська — не моя собственность, я не имел права так ею рисковать. Даже для ее блага. Хотя, откуда мне знать, что для нее благо? Что является мерилом праведности наших желаний и поступков? Какие весы должны быть при этом использованы, чтобы на одну их чашу положить свое желание, а на другую — благо других? И желательно, чтобы эти чаши находились… хотя бы в равновесии.
— Леш, чего стоим?
Я спрятал флягу в сумку под Маню, снова накрыл гиверу курткой и завел двигатель мотороллера.
— Поехали.
К концу дня барханы стали понижаться. Особенно по левой обочине Дороги. Песчаные гребни явно понижались, и между ними мелькала какая-то серость, похожая на высокие холмы или на небольшие горы. Наконец сама Дорога сошла на нет, словно растворившись, уйдя между камнями безжизненной серой пустыни, что раскинулась впереди.
Я заглушил мотор и достал спортивный бинокль. Солнце стремительно уходило за горный хребет, и длинные тени совсем не радовали меня: трудно было разобраться в том, что видишь.
— Что там, Леш? — спросила Люська и, охая, слезла с сиденья мотороллера. — Всю попу отсидела, — шутливо-ворчливо пожаловалась она, — твоя хваленая «Ямаха» не комфортна для девушкиных задков. Так что ты выискиваешь? Нам бы передохнуть…
— Вот я и ищу, где можно на ночлег устроиться, — сквозь зубы проворчал я.
Настроение у меня было препаршивое: глаза резало от несколько часов дующего в них горячего ветра, причем очки не спасали. Голова болела как ненормальная, видимо жалуясь на непонятную ей жару…