Ага!
Я склонился к трупу некрупного животного, скрытого до этого столом, — то ли собака, то ли шакал: морда узкая, уши широкие, шерсть очень короткая, сначала показалось, что ее вовсе нет. Вся средняя часть поджарого корпуса была изувечена попаданием заряда картечи. Стреляли, по всей видимости, из-за кровати, из кучи камней, куда уходила натянутая от стола, плохо различимая на фоне усеянного тряпками и щебнем пола тонкая бечевка. Самострел, не иначе.
Я убрал в сторону несколько камней, в которые уходила бечевка, и высвободил ржавый одноствольный обрез какого-то ружья. Как его не разорвало при выстреле — непонятно. Покрутил ствол в руках, подумал и позвал Люську.
Сестра влетела в хибарку, подсвечивая себе фонариком. Вот непослушная: не усидела, сходила к мотороллеру. Точно — задницу надеру!
— Смотри. — Я отобрал у нее фонарик, посветил на собачий труп, на ржавый обрез.
Люська охнула, ухватилась рукой за «стол».
— Если бы ты сюда сунулась со своей любознательностью, а эта собачка не разрядила самострел, то с ногами могла бы уже попрощаться. Тебе понятно? И туфельки с чулочками больше не на что было бы надевать.
Люська закивала и сдавленно всхлипнула. Блин, кажется, переборщил с жесткостью: девушка все-таки…
Сестра шмыгнула пару раз носом и протянула мне пачку влажных салфеток:
— Леш, вытрись, а то присохнет кровь, не ототрешь…
Луна вставала из-за горизонта. Ее мягкое жемчужное сияние текло по каменистой равнине, обнимало песчаные языки, карабкалось по склонам барханов. Резкие тени пролегли от выступающих над равниной камней, чернильные лужицы заполнили все выбоины и трещины, и словно запутанный узор лег на сонную, остывающую после дневного жара равнину.
Я сидел на крыше каменной хижины, держа дробовик под рукой, вглядываясь в каменисто-песчаную пустыню через тактические очки. Тьма рассеивалась, отступала перед крепнувшим лунным светом. Я снова был на Дороге, соединявшей миры, я снова был полноценным человеком. Человеком, исполнявшим свое призвание и долг.
За каменной стеной хлопотала Люська, готовившая поздний ужин. Удивительно, как преображают женщины любое помещение, в которое попадают! Вот, кажется, что может быть приглядного в такой запущенной и скудной обстановкой дыре, как эта хижина? А Люська умудрилась за каких-то полчаса убраться в ней, передвинуть (не без моего участия) так называемую «мебель» по своему вкусу, и хижина обрела какой-то домашний уют, «ожила», давая ощущение приятного места отдыха, словно даже безопаснее стала. Из дымового отверстия вкусно пахло приготовляемой пищей…
Мне было хорошо. Хорошо, несмотря ни на что: ни на окружающую нас пустыню, ни на тот факт, что я понятия не имел, куда дальше направляться и какие невзгоды меня с Люськой могут ожидать. Мне было хорошо от того, что я вновь на Дороге, словно на место встал тот недостающий кусочек жизненной мозаики, что около полугода не давал мне покоя. Мне было хорошо от отсутствия скопища ненужных правил и условностей, которые мы привыкли называть повседневной жизнью и работой. Внутри, сонным котенком, мягко свернулось чувство удовлетворения от осознания того факта, что я не оставил свою команду, хоть и очень припозднился на встречу с ними. Я вдыхал чистый, не загаженный заводами и автомобильными выхлопами воздух, смотрел сквозь прозрачнейшую атмосферу на крупные соцветия звезд и наслаждался понижением температуры, хоть это и грозило довольно-таки серьезным холодом под утро. Что ж! У нас с сестрой была крыша над головой (к слову, моя головная боль благополучно прошла, возможно, благодаря кровотечению из носа) и огонь в очаге. Вот только непонятно было, что за несгораемая жидкость там пылала: на нефть непохоже, да и запах довольно приятный… Я подозревал, что это какой-то местный природный ресурс, пробившийся на поверхность и обложенный камнями очага… но почему на холме — непонятно. Ладно, загадок в мирах по Дороге столько, что и сотни жизней не хватит, чтобы все разгадать, так зачем ломать голову над одной из них? Горит, давая тепло и возможность приготовить пищу, — и ладно. А сейчас меня неплохо спасала от холода куртка из шкуры плазмозавра — поклон контрабандисту Ангелу…
Заднице было относительно тепло: камень крыши еще хранил остатки дневного тепла, но уши у меня уже стали подмерзать. Однако градусов десять всего выше нуля, а может, и менее того. Это после дневной сорокаградусной жары-то…
— Леш, иди кушать!
Я еще раз окинул горизонт взглядом: тишь, пустота… Даже какие-нибудь ночные зверюги голос не подают. Ну и ладно. Спокойнее будет спать.