— Яков Степаныч? — вспомнив бойкого на язык старика заготовителя, спросил Бирюков.
— Нет. Степаныч в прошлом году на пенсию оформился. Теперь другой вместо него ездит, однорукий и молчаливый, будто глухонемой. И умом как недоразвитый. За придурковатость твой дед Матвей его Дундуком окрестил. Только, скажу откровенно, заготовитель совсем не придурок. Когда поллитровку распивали, соображает, по скольку наливать.
— Где вы с ним выпивали?
— У мужика одного на квартире. Тот к моей поллитровке еще чебурашку поставил.
— Чего?
— Это самое… чекушку водки, слышал, так теперь называют.
— Квартиру ту запомнили, адрес?
— Выпивши был, ничего не запомнил.
Зазвонил телефон. Бирюков, сняв трубку, тотчас услышал голос подполковника Гладышева. Начальник райотдела сообщил, что возле небольшого железнодорожного полустанка, в шести километрах от райцентра, обнаружен труп. Оперативная группа во главе с прокурором уже готова к выезду и ждет представителя уголовного розыска.
— Сами вы разве не едете? — спросил Бирюков.
— Мне через десять минут надо быть на бюро райкома. — Подполковник чуть помолчал. — Поэтому, Антон Игнатьевич, прошу тебя выехать, хотя ты и последние дни у нас дорабатываешь.
— Понятно, еду.
— Что случилось? — поинтересовался Голубев, когда Бирюков положил телефонную трубку.
— На шестом километре ЧП, — ответил Антон и, попросив Славу подробнее побеседовать с Торчковым, заторопился к оперативной машине.
Глава II
Сентябрьское утро было на редкость тихим, прозрачным. И бесконечно голубое небо, и светящаяся янтарной желтизной березовая роща над железнодорожной выемкой, у проселочной дороги, походили прямо-таки на левитановскую «Золотую осень».
Труп обнаружили на опушке рощи путевые рабочие железнодорожного полустанка. Черный, неестественно скрюченный, с обгоревшим лицом, сильно пахнущим ацетоном, он лежал, уткнувшись головой в золу от потухшего костра. По морщинистой, высохшей коже кистей рук и шеи да по жестким, седым, коротко стриженным волосам на затылке можно было предположить, что это глубокий старик. Обращала на себя внимание смуглая до черноты кожа покойного.
— Прямо эфиоп какой-то, — помогая следователю переворачивать труп, сказал судебно-медицинский эксперт Борис Медников.
Третий час оперативная группа, возглавляемая районным прокурором, уже немолодым, степенным мужчиной в форменной одежде, дотошно обследовала каждый сантиметр местности в районе обнаружения, но результаты были малоутешительными. Пожухлая трава и опавшие с березок листья не сохранили никаких следов. Скупыми вещественными доказательствами являлись лишь осколки стакана из тонкого стекла и пустая бутылка с водочной этикеткой, найденные в траве около трупа. От бутылки и осколков ощутимо пахло ацетоном. Карманы брюк и поношенного бушлата, какие обычно выдают в исправительно-трудовых колониях, оказались пустыми. На сером лоскутке, пришитом у воротника бушлата, химическим карандашом были выведены буквы «Р. К.», по всей вероятности, инициалы умершего. Стоптанные кирзовые сапоги казались несколько маловатыми для его рослой фигуры.
Когда оперативная группа заканчивала осмотр места происшествия, на служебном мотоцикле подъехал Слава Голубев. Подойдя к Бирюкову, он показал взглядом на труп и тихо спросил:
— Кто такой? Документы есть?
— Ничего нет. Судя по одежде и стриженым волосам, недавно из колонии.
— Лицо почему обгоревшее до неузнаваемости? Головой в костре лежал, что ли?
— Да. Создается впечатление, будто умышленно это сделали, чтобы затянуть время с опознанием трупа.
— А где кинолог с собакой?
— В машине сидит. Не взял Барс след.
— Значит, не меньше шести часов с момента происшествия миновало?
— Выходит, так… — Бирюков помолчал. — С Торчковым разобрался?
Голубев пожал плечами.
— Чудной твой земляк. В ресторане пытался ложкой выловить рыбок из аквариума. Когда официантка на него расшумелась, он, оскорбившись, вылил в аквариум стакан пива. Больших денег при нем не было — в присутствии сотрудника медвытрезвителя еле-еле наскреб, чтобы с официанткой расплатиться. Сочинил, по-моему, Торчков историю с утерянными деньгами, чтобы хоть как-то оправдать свое пребывание в вытрезвителе.
— Это Иван Васильевич может. В Березовке его никто всерьез не принимает.
Подошли следователь Петр Лимакин, врач Борис Медников и всегда мрачноватый эксперт-криминалист капитан милиции Семенов. Поздоровавшись с Голубевым, следователь достал пачку сигарет, молча стал закуривать. Капитан Семенов, бросив короткий взгляд на прокурора, разговаривающего неподалеку с железнодорожниками, привлеченными в качестве понятых, хмуро проговорил:
— Надо поднимать труп. Всю рощу прочесали. Кроме следа телеги на опушке, ничего нет. Правая передняя нога лошади не подкована.
Бирюков тоже взглянул на прокурора и понятых. Путейцы были в форменных фуражках и ярких оранжевых жилетах. Лицо одного из них, худощавого, вдруг показалось знакомым. Антон попытался сосредоточиться, чтобы вспомнить, где и когда видел этого железнодорожника, но опять заговоривший капитан Семенов отвлек его:
— На дороге есть несколько характерных отпечатков кирзовых сапог… — Эксперт-криминалист посмотрел на следователя. — Сделаю с них гипсовые слепки, и все.
Следователь утвердительно кивнул. Прокурор, закончив разговор с понятыми, подошел к оперативникам и обратился к Бирюкову:
— Антон Игнатьевич, кто из вас, ты или Голубев, будет работать в группе по раскрытию происшествия?
— Я уже получил приказ передать дела Голубеву, — ответил Антон.
— Слышал, в область уезжаешь?
— Да.
— Что ж, повышение — дело хорошее. — Прокурор повернулся к следователю Лимакину. — Значит, так, Петро… Сейчас направляйся с Голубевым на полустанок. Обстоятельно побеседуйте с местными жителями. Быть может, найдутся свидетели, которые видели потерпевшего. На полустанке есть магазинчик. Поинтересуйся, не продают ли в нем такие стаканы, осколки которого мы здесь нашли. Узнай, не держит ли кто из жителей полустанка ацетон. Словом, надо по горячим следам выходить на преступника.
Остаток дня для Антона Бирюкова, занявшегося подготовкой текущих дел для передачи, прошел незаметно. В шестом часу вечера его внезапно пригласил к себе начальник райотдела. Когда Антон вошел в кабинет подполковника Гладышева, там, кроме самого начальника, сидели прокурор, следователь Лимакин и Слава Голубев. По хмурым лицам всех четверых Бирюков догадался, что ничего утешительного на полустанке оперативная группа не установила.
— Садись, Антон Игнатьевич, — показывая на свободное кресло, сказал подполковник. — Ты в Березовке Глухова Ивана Серапионовича знаешь?
— Знаю, — усаживаясь, ответил Бирюков. — Лучший плотник колхоза был, сейчас, кажется, на пенсии.
— Так вот, этот пенсионер вчера был в гостях у своего племянника, живущего и работающего на железнодорожном полустанке.
— Что из этого вытекает? — спросил Антон и только теперь вспомнил, что именно в Березовке встречал молоденького железнодорожника, лицо которого показалось так знакомым на месте происшествия.
Вместо подполковника ответил следователь Лимакин:
— Кроме как у племянника Глухова, на полустанке ни у кого нет ацетона.
— И дядя у него брал ацетон?
— Говорит, нет, но, похоже, что скрывает дядю. Он ведь понятым у нас был, труп видел…
— Зачем Глухов на полустанок приезжал?
— На этот вопрос племянник ничего вразумительного не ответил. Дескать, проведать — и только.
— Ну а потерпевшего никто из жителей полустанка не опознал?
— Нет. Там ведь ежедневно останавливается больше десятка пригородных поездов, и на платформе постоянно полно народу. Отдыхающие приезжают даже из Новосибирска. Особенно сейчас, в грибной сезон.
— Бутылку и осколки стакана, найденные на месте происшествия, предъявляли для опознания?