— Так. Значит, у тебя встреча, — актриса надула губы. — В такое время? Это просто смешно.
— Да, встреча. Мне очень жаль, дорогая, — сказал Хок натягивая через голову толстый черный свитер с высоким воротником. — Ненормированный рабочий день. В этом вся проблема фриланса. Отвратительный режим.
Он чмокнул ее в щеку и быстро отстранился, не давая Джет возможности влепить ему пощечину.
— Вот возьми. Здесь внутри нацарапан телефон моего офиса в Лондоне, — сказал Алекс и протянул ей цветастый спичечный коробок из «Казино барьер де Канн». — Я очень надеюсь, что мы с тобой еще встретимся. Может, устроим уютный ужин в «Харриз-баре».
— Ты просто…
Хок приложил палец к губам, потом сказал:
— Да знаю, знаю. Невыносим. Хам. Подлец. Мне остается лишь надеяться, что ты меня простишь. Видишь ли, милая моя девочка, об этом еще никто не подозревает, но в мире идет война.
— Война?
— Хм-м-м, — пробормотал Хок и отвернулся. Она схватила его за рукав и вложила в руку маленькую белую карточку.
— Что это?
— Приглашение. Барон устраивает небольшую закрытую вечеринку с ужином завтра вечером на борту «Валькирии», мистер Хок. Чтобы отметить запуск своего новейшего судна. Океанского лайнера. Может быть, вы захотите прийти? Конечно, в качестве моего гостя.
— При одном условии. Ты должна пообещать мне, что никогда больше не будешь говорить это слово. Херня. Оно просто отвратительно звучит, когда его произносит такой милый ротик, как у тебя.
Алекс быстро пересек темную комнату, выскользнул в коридор и мягко прикрыл за собой тяжелую дверь красного дерева. Потом выдернул написанную от руки карточку из медной рамки у двери номера, сунул ее в карман и быстро метнулся к мраморной лестнице.
По расписанию «Звезда Шанхая» должна была отчалить в полночь с началом отлива. Старинный приятель Хока директор ЦРУ Брик Келли сообщил, что где-то внутри этого старого ржавого ведра держали пленного американского оперативника, который раньше работал под прикрытием. Ходячий труп, который, возможно, спасет мир.
Хок узнал в Гибралтаре, что этого американца звали Гарри Брок.
5
«Да, в Париже много великолепных железнодорожных станций, — так думал месье Эмиль Бонапарт студеным декабрьским вечером, смахивая снег с ресниц тыльной стороной ладони. — Но эта станция, этот гадкий утенок, спрятанный под зимне-белой мантией, принадлежит мне».
Главный зал, до потолка опутанный железной паутиной, был заполнен мутным желтым светом. Облако переливающегося всеми цветами радуги пара вздымалось над перегревшейся толпой. Эмиль заметил, что для воскресного вечера народу на станции многовато. Когда волна пассажиров, уезжающих на юг Франции, в Испанию и Португалию, встречалась с волной пассажиров, только что оттуда приехавших, поднимался невообразимый гул.
Похоже на две армии, которые то расходятся, то снова сходятся в пылу битвы. Эмиль почувствовал, как в жилах у него заиграла кровь. Он был очень доволен тем, что мысли приняли милитаристский оборот. Сегодня днем в газете он откопал длиннющую статью по этой же тематике и с удовольствием смаковал детали, тщательно пережевывал каждое слово и наполнялся гордостью. Он живо представлял описанные в статье события.
В этот самый день — второго декабря 1805 года — его славный предок Наполеон со своей Grande Агтее разбил австро-русские войска близ Аустерлица. Какая безукоризненная ловушка! Отвлекающий маневр, потом еще один. А потом гениальный Наполеон заманил союзную армию на Праценские высоты и стремительно ввел третий корпус, чтобы сокрушить противника! Да-а. Это было давным-давно, но до сих пор событие ярко сияет в памяти людей и учебниках истории.
Армия на холме. Славная армия. Слава!
Раздался пронзительный свист, и Эмиль поднял голову. Огромный, густо запорошенный снегом поезд Ницца — Париж с грохотом въехал на станцию в облаке пара. Мимо него побежали носильщики и встречающие. Эмиль засунул в рот сигарету, оправил манжеты коричневой кожаной куртки и присоединился к хлынувшему людскому потоку. Впереди он увидел распахнутые двери вагонов второго класса, и сердце забилось сильнее. Он надел очки в массивной черепаховой оправе и стал внимательно разглядывать спускающихся из вагонов пассажиров. Это… Господи, да неужели же это…
Люка.
Эмиль Бонапарт смотрел на своего выходящего из поезда сына и с трудом верил своим глазам, не узнавая его. А он вырос, подумал Эмиль. Боже мой, да он почти с меня ростом!