Чувства Хабарова так ясно отражалась на его лице, что Изварин невольно улыбнулся.
— Полноте переживать, Владимир Александрович.
Хабаров покраснел, словно его уличили в чем-то недозволенном, и пробормотал:
— Стараюсь быть спокойным, а не могу.
Изварин извлек из кармана небольшую гнутую черную трубочку с головой Мефистофеля на конце, набил ее табаком, закурил и лишь после этого доверительно сказал:
— К тому, что было на совещании, относиться следует трезво. Поверьте, у командира полка неприятностей куда больше, чем радостей. Тут не до изящной словесности. И обижаться, право, негоже.
Голос у Изварина был ровный и сухой, под стать его высокой поджарой фигуре с безукоризненной строевой выправкой.
Хабаров чувствовал себя слишком усталым, чтобы спорить. Изварин, попыхивая трубочкой, продолжал:
— А вы знаете, мне весьма понравилась ваша неуступчивость в принципиальных вопросах.
— Почему же вы молчали?
Изварин наклонился и сбросил с сапога прилипшую травинку. Сапоги у подполковника были отличной выделки, с голенищами-бутылками.
— Любезный Владимир Александрович… — произнес он тоном, который явно выражал: «Мало вы еще понимаете», сделал многозначительную паузу и ушел в сторону: — Я не люблю по субботам философствовать. Кстати, вам известно происхождение слова «суббота»? От «сабат», то есть работе шабаш. Мудро. Между прочим, что вы собираетесь делать завтра?
— Отдыхать.
— Знаете что? — Изварин мундштуком трубки потеребил свою небольшую, заботливо ухоженную бородку. (Усов он не носил. Кто-то из остряков объяснил это так: «Из боязни подорвать авторитет своего усатого начальника».) — Пойдемте на рыбалку. Прекраснейший вид отдыха, хотя супруга моя и считает, что от рыбалки пользы, как от домино.
Изварин хохотнул. Хабаров улыбнулся:
— Каждый человек чем-то увлекается.
— Тогда мы найдем общий язык… Представьте себе: тихая река, воздух… Неоценимое средство для успокоения нервов. Вам оно тем паче пойдет на пользу. После сегодняшней экзекуции.
Изварин улыбчиво взглянул на попутчика. Хабаров был задумчив. Он вспомнил маленький городок на юге Узбекистана, капризную горную реку: часто с мальчишками удил там рыбу…
Изварин повторил предложение.
— Извините, задумался… Когда-то я увлекался рыбалкой. Вот и вспомнил.
— В таком случае вам просто необходимо встряхнуться!
На дворе было темно и свежо. Владимир включил фонарик и бодро зашагал к дому Извариных. Димка семенил рядом, стараясь не отстать. За поворотом дорожки сквозь черные заросли они увидели отсвет огня, падавший на кусты. Значит, Изварин тоже проснулся.
Застали они его на веранде. Одетый в лыжный костюм, он возился с керогазом, на котором стоял кофейник.
Изварин радушно поприветствовал рыболовов и пригласил к столу:
— Сейчас мы с вами откликнемся на призыв рекламы, украшающей наш город: «Кто утром кофе пьет, тот никогда не устает». Каково, а! Поэзия на службе горпищеторга. — Аркадий Юльевич засмеялся. Расставляя чашки, сказал: — Моя благоверная в знак протеста против рыбалки объявила итальянскую забастовку. Правда, на боку.
Из комнаты донесся сонный женский голос:
— Аркаша, не хами.
Изварин приложил палец к губам, на цыпочках подошел к двери и плотно закрыл ее.
— Так ты говоришь: сам поднялся? — обратился он к Димке.
— Ага. Я даже слыхал, как мама сказала папе: «Не буди его». А я взял и проснулся.
— Ох, эти мамы…
С кофе разделались быстро. Через четверть часа над сонной рекой, укрытой, словно пуховиком, плотным туманом, гулко затарахтел мотор, и лодка с рыбаками понеслась вниз по течению.
Серело небо. Гасли звезды. Поднимался над рекой туман. В этом шевелящемся тумане деревья и кусты казались призрачными существами. От воды тянуло сквозной сыростью. Владимир прижал к себе сына. Хрупкое тельце его мелко дрожало.
— Ну как, орел, не замерз? — весело спросил Димку Изварин.
Мальчик мотнул головой:
— Не-а.
Владимир признался:
— Довольно прохладно.
— Закурите — теплее станет, — посоветовал Аркадий Юльевич, попыхивая трубочкой.
Владимир после нескольких затяжек сказал:
— Однажды во второй роте я слыхал песню, в ней были такие слова: «Солдат махоркой греется, солдат штыком побреется». Сами сочинили.
— Солдаты — мудрый народ, — донеслось с кормы. На этот раз обычного смешка в голосе Изварина не было.