В последнее время жизнь в полку текла ровно и относительно спокойно — без ЧП и передряг. Это, конечно, отрадно. Но Иван Прохорович после отчетно-выборного собрания временами чувствовал себя, как рвущийся на передовую солдат, которого, однако, после тяжелого ранения выписали из госпиталя со свидетельством «Годен к нестроевой». Полковнику Шляхтину нужно было дело, которое захлестнуло бы с головой его самого, а по детонации — и весь полк. Вот такое дело он и увидел в походе за переходящее Знамя.
С переездом в лагерь полк сразу же втянулся в летнюю учебу. Иван Прохорович большую часть времени пропадал на учебных полях и выгонял туда своих замов и помов. Особенно после того, как партийное бюро ополчилось против недооценки кое-кем из коммунистов полевой выучки личного состава. Иван Прохорович поначалу не хотел быть на заседании, однако пошел, чтобы избежать упреков того же Ерохина. И не напрасно. Он услыхал много дельного и, как командир, сделал для себя выводы; правда, вслух мнения о полезности заседания не высказал.
То, что Иван Прохорович наблюдал теперь в подразделениях, вселяло в него надежду: полк может соперничать с другими претендентами на Знамя. Это уже хорошо, считал он.
Но установившийся ритм полковой жизни был сбит внезапным сообщением о приезде инспекторской комиссии. Иван Прохорович сожалел, что сама проверка затеяна несвоевременно: еще не все учебные задачи, запланированные на лето, отработаны. Своим беспокойством он поделился с Извариным, хотя после партийного собрания и держался от него на некотором расстоянии. Аркадий Юльевич только и ждал от Шляхтина этого шага: он торопливо, точно боялся, как бы Шляхтин не оборвал его, стал перечислять, что, по его мнению, можно сделать в оставшиеся до приезда комиссии дни. Советы Изварина в общем-то были толковы. Шляхтин почувствовал себя увереннее. Однако принять предложения своего зама не спешил. Иван Прохорович опасался, как бы пожарные меры не привели к сутолоке и ненужной нервотрепке и проверяемые не показали себя комиссии хуже, чем есть на самом деле. Взвесив это, Шляхтин пришел к мысли: одних его указаний и жесткого контроля за их исполнением недостаточно. Нужно нечто такое, что вызвало бы у людей душевный подъем, уверенность в собственных силах. Как бывало в бою: солдаты бросались в атаку не только потому, что командир приказывал им…
И Шляхтин, одним ударом сокрушив стену, которую сам возвел и ревниво оберегал, пошел в партийное бюро. Впервые за все годы, что командовал полком.
Поступая так, Иван Прохорович боялся одного: увидеть в глазах Петелина откровенное торжество. Но Шляхтин сломил в себе сопротивление уязвленного самолюбия и приготовился стойко перенести свое «падение» (смог же он это сделать, советуясь с Извариным, и сделал не зря): не ради личной корысти шел на такое. Но ни с чем подобным он не столкнулся. Наоборот, увидев командира, Петелин открыто обрадовался, и это подействовало на Шляхтина успокаивающе. Он сказал Петелину о цели своего прихода. Павел Федорович предложил созвать бюро и пригласить секретарей первичных парторганизаций. Шляхтин согласился.
Открывая заседание, Петелин торжественно произнес:
— Помните, товарищи, боевой клич времен войны: «Коммунисты — вперед!» Возможно, сегодня нет надобности повторять его громогласно. Но держать здесь, — Петелин приложил руку к сердцу, — наш долг…
Шляхтин слушал секретаря и выступавших после него коммунистов напряженно притихший и молчаливый. В нем сталкивались два противоречивых чувства: уважение к этим людям, которые, оказывается, так же, как и он, неподдельно болеют за полк, и какая-то сосущая ревность к ним из-за того, что они, казалось ему, считают себя хозяевами положения, хотя здесь присутствует действительный хозяин — командир. Они толково докладывали бюро о положении в подразделениях, о настроении солдат и вносили предложения, как помочь делу. В этих докладах и предложениях, а главное — в самой атмосфере заседания Шляхтин и нашел ответ на вопрос, который привел его сюда. И он, имевший поначалу намерение дать партийным активистам свои указания, вдруг понял: сейчас они ни к чему. Поэтому, когда Петелин обратился к нему: «У вас есть замечания, товарищ полковник?» — Шляхтин ответил: «Нет. — И, помолчав, добавил: — Я рассчитываю на вас…»