«Интересно, где она ляжет, если я ее постель занял, — подумал Ниротиль, лениво катая край одеяла в ослабшей руке и проверяя, насколько хорошо сгибается сросшееся запястье, — как бы ни было, а спать жене на соломе я позволить не могу. Ладно, сам как бродяга живу и одеваюсь, но ее позорить таким отношением — себя не уважать».
Мысль об одежде на краю дремы привела за собой и другую, отчего-то вызвавшую давно забытую теплоту в груди.
— Сонаэнь… госпожа… моя, — обращение далось тяжело, но, произнеся его, он захотел повторять его и впредь, — спасибо за рубашку. Ты мастерица.
— Рада угодить вам, — приветливо ответила она со своего места, отрываясь от чтения Писания, и на короткое мгновение глаза их встретились. И Ниротиль сам испугался того, какую бурю запутанных ощущений это вызвало у него.
Не рискуя испытывать себя, он повернулся спиной к свету — и Сонаэнь, и закрыл глаза.
«Зернохранилища, — напомнил себе полководец, — быки для пахоты. Починить ограду. Завести собак для охраны. И… конечно, сегодня я даже по лестнице подняться не смог, но… может быть… я еще сяду верхом…».
С грезами о том прекрасном будущем, которое его ждет, Ниротиль заснул.
========== Водяной бунт ==========
Рассвет в Мирменделе неизменно заставал обитателей Руин в полях или на других работах. С некоторых пор Ниротиль заставлял себя хотя бы взглянуть в сторону, где трудились заставники, если не дойти до нее.
Красно-коричневая пыль, взметаемая с дороги любым проезжающим или даже проходящим путником, на северо-западном горизонте с утра стояла столбом.
— Что-то происходит, — заметил Ясень, — похоже, в город приехали всадники.
— Там и обозы есть, — заметил Трельд, щурясь вдаль, — экая пыль, ты глянь! кажись, им подкрепление прибыло, а, мастер?
— Это могут быть паломники, — вслух понадеялся полководец, — могут?
— Они на телегах, — беспощадно отверг предположение Ясень.
— Торговцы?
— Блокада с севера, с востока, с юго-востока…
— С запада торговать не с кем, если только с гор не спустились духи ночи, — скривился Линтиль.
Ниротиль уныло оглядел расстеленную на стол карту. Его собственная дружина, пополненная новобранцами, стояла далеко за Флейским Отрогом на восток, в Лунных Долах. Полководец как никогда завидовал счастливцам-дружинникам. Даже опасность подхватить малярию казалась мелочью рядом с ужасным южным картофелем, неразваривающимся ни в какой воде рисом и унылой жизнью заставы.
«И унылость эту, кажется, слегка разбавит кровавая бойня, — худшие ожидания Ниротиля подтвердились: к воротам направлялись без малого две сотни миремов самого воинственного вида, — любопытно знать, похоронят они нас по нашим законам в землю, или сожгут по своим в погребальных кострах». В целом, мужчина все-таки желал бы остаться в живых, что же касается собственного погребения, то он мог не сомневаться, что оно так или иначе свершится.
К воротам подошли лишь трое из прибывших вооруженных жителей, и двое из них на хине не говорили.
Третий же лишь передал письмо для полководца.
— «Ваш скот и ваши посевы забирают нашу воду, — зачитывал Ясень, — ваши взгляды оскорбляют наших женщин и наших божеств. Мы видим огни ваших очагов. Мы слышим ваши молитвы тому, кто враждует с нами, мы чуем запах вашей еды. Уходите или станьте невидимы, как луна днем». Мастер, непохоже на то, что писал воин.
— А со многими миремскими воинами ты был знаком? — скрипнул зубами Ниротиль, — оно подписано как-то?
— «Отец сыновей». Сентиментальные они, эти южане.
— Поговори мне! — разозлился Ниротиль, — сентиментальные? Расхреначили безо всяких нежностей твоему капитану полбашки и ногу едва не отрезали! И не сомневайся, они повторят все, что мы видели от них, и добавят кое-что похуже, если мы не придумаем, как их приструнить.
— Сокол с письмом в дружину вылетел, — меланхолично заметил Ясень, поглаживая расстегнутую на груди рубаху, — если они получат его к вечеру, то дней через пять мы можем их ждать.
— Много, — прошептал Трельд.
Судя по периодическим воинственным выкрикам от ворот, эти пять дней обещали стать насыщенными.
— Твою… душу! — рыкнул Ниротиль, оглянулся, встретив обеспокоенный взгляд Сонаэнь, спрятавшейся в тени у лестницы, глазами велел ей убираться, снова посмотрел на соратников, — сколько у нас бойцов? Немедленно ко мне всех. Всех до единого!
Тридцать два изможденных, загоревших и исхудавших, воина предстали перед полководцем через несколько часов. Ниротиль безрадостно оглядел их. Если бы он мог впасть в панику, то ему пора было сделать это. Вот теперь и его армия. Все, чем он располагает в Мирменделе. Стражи Элдойра. И неизвестно, чем закончится это противостояние.
«Если бы это были воины там снаружи, мне с легкостью удалось бы их остановить, — тоскливо рассуждал полководец, — но крестьяне не поймут. Да и как мне с ними объясняться, если они не понимают нас, а мы их?».
— У нас нет шанса, если они решат атаковать, мастер. Бог свидетель, тут ноги бы унести. Как сказала бы Триссиль, или зад спалить, или жисть избыть.
— Где она сейчас, кстати? — спросил Ниротиль, опасаясь услышать, что неуемная Трис скрылась где-нибудь на Чайных Островах.
— В Сабе, — а ответ обрадовал его больше, чем когда-либо, — захворала, оправилась, отлеживается.
— Надо призвать ее. Кто-нибудь из центральной сотни есть в Долах?
— Я призову всех, мастер, — пообещал Линтиль.
— Сколько у нас есть лучников? И луков? — Ниротиль звучно захромал по общей комнате, — пересчитать. Держите седла наготове. Узду не снимать. Проклятье! Коров некуда отогнать! — он помнил по кочевой привычке, как во время налетов женщины и дети прятались со скотом в лиманах и заводях, предпочитая вымокнуть и пасть жертвами комаров и слепней, но не вражеских копий.
А здесь скрыться негде.
— Что будем делать, если они не разойдутся? -тихо спросил Трельд. Скосив на него глаза, Ниротиль скорее угадал, чем увидел, что соратник боится. Страху Трельда он привык верить. Дело было хуже некуда.
— Братцы, тут же все с боёвки? — тихо спросил Ниротиль, опираясь о стол обеими руками и оглядывая мрачных соратников.
«Боёвке» не минул и год. И, раз их отослали на юг, все они принадлежали к расформированным отрядам — погибшим десяткам и сотням. К его собственной дружине. Его армии, почти половину которой пришлось похоронить.
Парни знали об этом не хуже его самого. Через битву за белый город прошли все. Память была слишком свежа, и в следующие пятьдесят лет вряд ли ослабнет у тех, кто переживет сегодняшнюю ночь.
Если переживет.
Бледный Суготри нервно строгал одну за другой стрелы. Пальцы мелькали быстро, словно лапки паука, плетущего паутину.
— Чего трясешься-то? Не устал за полгода здесь-то? — добродушно спросил другой воин заставного. Тот встряхнулся.
— У меня сын родился три месяца как, — задушенно пробормотал он, — жена… дочек одних…, а тут сынок. Писала, уже и смеется, и узнаёт своих, а я — вот где. Что за наказание!
— Моя тоже одних девчонок приносила, — тоном недовольного погонщика племенных коров поделился собеседник, — сказал, возьму другую — и на тебе, три парня один за другим. Напугалась!