Но тут воздух прорезал другой крик. И полководец дрогнул, услышав его. Когда он повторился — с причитанием на незнакомом ему языке, то он уже не сомневался. Это голосила совершенно в южной манере Сонаэнь Орта, его жена.
Телега, на которой разместились она и ее девушки, шла второй, и мужчина разглядеть ее не мог из-за самой настоящей толпы крестьян и крестьянок вокруг.
— Госпожа Орта! Скорее, сюда! — крикнул кто-то, кажется, Ясень, возглавлявший заставников. К сдержанным рыданиям леди Орты внезапно подключились пронзительно завывшие южанки.
Плакальщиц Ниротиль ненавидел всегда, но с тех пор, как они оглашали его собственную — несвершившуюся — смерть, один лишь звук надрывного вопля вызывал в нем почти что боевую ярость.
— Если вы с ней что-то сделали, я…! — Ниротиль, сам себя не помня, рванул вперед, припадая уже на обе ноги. Миремы отпрянули от него, как от прокаженного.
Суета длилась несколько минут: появились несколько новых женщин, тоже принялись шуметь. Пестрые красные, зеленые и фиолетовые покрывала мелькали между одинаковыми налобными миремскими повязками. Шустрые южанки быстро успокоили своих мужчин — кого надо, окриками, а то и прямым рукоприкладством.
Ниротилю вернуть равновесие было не так же просто. Его держали вдвоем Ясень и Трельд.
— Да ты никак озверел, мастер!
Но стоило ему услышать протяжный стон Сонаэнь из-за угла особняка, куда в сопровождении женщин она удалилась, и удержать его не могли бы и трое.
— Стоять, не идти! — выставив вперед две руки, появилась растрепанная южанка перед ними, — она скверна. Плохо.
— Что?!
— Она плохо.
— Пустите!
— Потерять она ребенка…
Ниротиль замер, его словно облили холодной водой, да что там — словно бы снова ранили, подрезали жилы на обеих ногах, силы оставили его… дыхание сперло в горле. Откуда только взялась эта странная, медленно разгоравшаяся боль, совсем не похожая на прежнюю? Боль не от меча и удара.
Он не успел захотеть с ней близости, а она не просто крутила шашни у него за спиной, но еще и… Ниротилю стало плохо самому. «Все они, ведьмы, одинаковые. Еще одна. Такая же». Но он не успел погрузиться в печаль и самобичевание. Миремы, еще минуту назад дружно провожавшие повозки переселенцев, остановились и преградили дорогу остальным. Они шумно выражали свое внезапное несогласие с тем, что воины Элдойра их оставляют.
— Они, кажется, нас очень хотят оставить здесь, — неуверенно заметил Линтиль.
— Где эта баба? Эй, что они говорят? — Ниротиль окликнул ту, что принесла ему весть о неверности Сонаэнь. Южанка сжала губы:
— Вас идти не дать. Очистить сначала, потом. Ритуал! Кровь на земле — плохо. Скверна. Ваша грязь на нашей земле! Пока кровь идти — оставаться. Вы все.
— Она имеет в виду… — начал было Ясень, но полководец, просветлев лицом, жестом отпустил переводчицу.
Он, минуту назад готовый худшими словами обидеть Сонаэнь перед тем, как выгнать, теперь мог только повторять про себя: «Умница. Какая у меня умная жена!».
***
Неделя после представления, которое устроила Сонаэнь, прошла напряженно, но тихо. Затаившись, заставники старались лишний раз не попадаться на глаза местным жителям, поливали посевы исключительно ночью, а все три девушки вовсе не покидали Руин.
Сонаэнь так и вовсе соблюдала свою легенду: она замкнулась в отдельной хижине-пристройке и там и оставалась. Даже еду ей приносили к самому порогу и ставили снаружи. Добросовестные соседские южанки с сочувствием проводили у ее порога несколько часов в день.
— Как они понимают друг друга? — задавался вопросом заинтригованный Ниротиль.
— Леди Орта говорит на мирмит немного, — по лицу Ясеня нельзя было сказать, что он упрекает в чем-то воеводу, — ее мать была отсюда, или откуда-то из предместий.
А вот это было для полководца новостью, и новостью неприятной. Новый укол за последние дни. Сначала его спокойную уверенность в крепости стен своего дома подкосило неожиданное заявление о мнимой беременности — и осадок остался до сих пор. Теперь и весть о происхождении леди Орты добавилась.
«А чего я хотел, выбирая жену вслепую! — злился на себя Ниротиль Лиоттиэль, герой войны и призванный Наместник провинции Мирем, — все, что мы знаем о них, когда они предлагают нам себя — что их отцы пали, а их кошельки пусты; некогда искать семь поколений предков в свитках, некогда изучать репутацию сестер». И сам мужчина прекрасно понимал, что, изучи пристальнее придирчивый сват его собственную репутацию, ходить ему холостым до конца дней по борделям.
С Мори было иначе. Совсем. Ниротиль, урожденный чистокровный суламит, никогда не видел своей западной родины — он вырос среди кочевников и их родни: кельхитов, сабян, ругов… самхитов. В доме говорили вообще на сальбуниди — нянька отца когда-то была из этого народа. Жили просто и дружно, не церемонились ни за обедами, ни за ужинами, и праздники были все такие — собирались соседние становища, кочевые племена из присягнувших, танцевали вместе, пели, пили, делились всем добром и вместе боролись со злом.
Да и какое зло было тогда, в той далекой юной степи? Саранча да суховеи. Зато как хорошо было после первых гроз и удавшихся урожаев покидать ярмарки Сабы и Ибера — и возвращаться в степь! Туда, где вокруг общих костров на разные голоса пели дудки, где под темными небесами рассказывали детям сказки и страшные истории старшие, и где в черной ночи воровали возлюбленных невест удалые всадники…
Кобылье молоко, сочные овощи в дождливый сезон, сушеное мясо в сухой, пьяные ароматы мальв, ирисов и степной акации — вот что сопровождало его год от года, всю жизнь. Рослый для своего племени, слишком светлый для чужого, нигде не заводящий дома, он и не надеялся, что обретет семью «как полагается». И его устраивало, что не обретет. Не было церемоний и клятв — но была свобода. Была Мори, был ее отец, радостно обещавший руку дочери жениху, были соседские шатры и палатки, перебранки из-за очереди к колодцу, перегоны табунов и отар…
— Мастер, не губите эту девушку, — тихо заговорил Ясень, и Ниротиль напрягся: только от него мог позволить себе слушать откровенные советы, — она достаточно сделала, чтобы вы смягчили свое сердце к ней.
— Она наполовину южанка — как будто мало остального.
— Остального? Чего же? — усмехнулся самый скромный оруженосец полководца как-то недобро, покачал головой, — чего? Того, что она пытается стать невидимкой, но не сводит с вас глаз, когда вы объявляете построение по утрам? Того, что пытается стать хозяйкой Руин? Или того, что она… — он сглотнул, — вы бы смогли так — перед грязными язычниками задрать юбки, чтобы только дать время заставе? Да еще и… мастер, она теперь ваша леди.
— Ты женат?
— Да. И да, по сговору, господин. И не видел ее до свадьбы. Я ведь рос в самой Сабе.
Ниротиль кивнул, думая о Мори. О юной, не испорченной, чистой Мори, которая отдалась ему в полях, и чистосердечно сказала потом, что поймет и любить не перестанет, если он женится на другой — но все же, все же…
— Внимание! У нас гости! — крикнул с высоты смотровой площадки Трельд, и кто-то из молодцев Суготри ринулся открывать ворота, — посланцы из Флейи!