— Моя… первая, ты хочешь сказать? — на скулах воина сами собой заиграли желваки.
— Да, господин мой. Но я не позволю этому случиться, пока буду в силах.
— Пиявки тебя глодай, Орта! — ругнулся Ниротиль, недовольно хмурясь и невольно злясь, — не надо меня защищать. Есть ложь, которую ты сохранить сокрытой не сможешь. Кроме тебя, есть еще врачи, слуги, оруженосцы.
— И сестра-воительница Триссиль.
«Точно, ревнует». Ниротиль прикусил губу, пытаясь скрыть улыбку.
— Хорошо, я поняла, — кивнула Сонаэнь, раздумывая, — в следующий раз не премину сообщить, что вашего копья в своем замке не видела, и жеребец ваш послушен только вашим рукам.
Встала и ушла. Ниротиль остался с открытым ртом, алевшими щеками — болел шрам от прилившей крови — и совершенно потерянный. Нет, он не сомневался в том, что его жена — дочь воина. Может и пошутить не хуже его самого. Но чтобы так!
Пришла и другая, менее приятная мысль. О которой он никогда в жизни не задумывался. Сколько у нее было мужчин? Живы ли они? Смотрят ли на него и смеются ли над ним? Вспоминают ли ее прелести метким ядреным словечком, цокая языком? Ниротиль едва не вскипел, хоть и был воспитан в среде, где ревность считалась едва ли не за преступление.
Суламиты не ревнуют. Суламиты выше этого. Да и что он за воин, если мысли каких-то сплетниц о его «копье» его волнуют?
А «копье», между тем, вместе с жеребцом, давно нуждалось в применении. Не то заржавеет окончательно. Ниротиль усмехнулся. Эх, жена. Какая бы ни была хорошая, а рано или поздно доводит.
***
Пропавшая с утра Триссиль обнаружилась ближе к вечеру, как и Ясень. Все в пыли, дружинники бросили в коридоре у самого входа на кухню по два огромных мешка со снедью, купленной на базаре, и сходу принялись бранить друг друга.
По неизвестной для Ниротиля причине Трис умудрялась найти общий язык со всеми, кроме Ясеня. Тихий скромный, уступчивый, со всеми он был вежлив и терпелив к их слабостям, но ружанку на дух не выносил, и терпел лишь за то, что ее любили соратники. Вот и теперь эти двое повышали голоса друг на друга, пока Трис не сорвалась в совсем уж непристойную брань.
Ниротиль привычно игнорировал их свару. Мог встать и вмешаться, но звуки привычного мира, вернувшиеся в его жизнь, до того были отрадны, что не хотелось им мешать.
-…И табак на казенные деньги покупать сплошь расточительно.
— А на какие прикажешь покупать, а? — запыхтела Триссиль: табачок она любила, — сеять поздно, да и не вырастет нормально.
— Потому что у тебя руки не оттуда растут! — заворчал уже Линтиль, помогая разбирать мешки, — поливать надо, а не только, когда облегчиться припрет, с крыльца…
— А здесь и крыльца нет, вот и сохнет.
— Цыц! Леди здесь! — подал вновь голос Ясень, Ниротиль против воли приосанился, пригладил волосы. Шагов не было слышно, но почти наверняка Сонаэнь по своей привычке была босиком.
«Пора запретить ей, — думал полководец, комкая рукав своей новой синей рубахи, — не дай Бог, наступит на ядовитого паука или скорпиона, или жужелицу какую-нибудь… ладно, если ее никакая тварь не покусает, а то не обойдется одним лишь криком». Но Сонаэнь Орта, босая или обутая, к супругу не спешила. Ниротиль поборолся недолго с собой, плюнул — и осторожно выглянул из-за занавески.
Как добропорядочная хозяйка, Сонаэнь вместе со всеми занималась продуктовыми запасами.
На него девушка метнула лишь короткий взгляд, смысл которого он не угадал, и вернулась к своему занятию. Ниротиль прикинул, сколько еще мешков должны перетаскать и пересчитать они до появления первых дружинников-переселенцев. Выходило никак не меньше сотни.
Мужчина почти угадал. До самого позднего вечера заставники по очереди приносили свою небогатую добычу с рынка, а он сам пытался хотя бы на бумаге накормить и одеть своих новых подчиненных. Получалось из рук вон плохо.
— Или мы голодаем все вместе, или берем в долг, — наконец, категорично высказался Трельд на пятом часу безнадежных бумажных подсчетов.
— А в закромах пусто, — упредил вопрос Суготри, разводя руками, — прошлый год какая засуха, люто было!
— У северян купить… — начал было Линтиль, но тут же заткнулся под взглядами соратников.
— Очумел от жары? — сквозь зубы вопросил Ниротиль, — доставлять за полтыщи верст кто будет, драконы?
— Нашел бы, сторговались бы. Ты же с ними в хороших был, капитан, — вспомнила Триссиль. Полководец неопределенно пожал плечами.
— Да ну, еще драконов нам не хватало. И так самим люто, — вновь ввернул свое любимое словечко Суготри.
От разговоров в кладовой запасов не прибавлялось. Написав очередное отчаянное письмо Гельвину и отправив сонного сокола с ним в белый город, Ниротиль, пригорюнившись, долго смотрел в ночь, сидя на пороге кухни. Парадный заколоченный вход в Руины никто из заставников не использовал: там обустроили курятник.
На входе же через кухню образовалась маленькая беседка: здесь курили, выпивали, вели разговоры ни о чем, отдыхали после дневных трудов. Здесь Ниротиль полюбил смотреть на близкие горы на западном горизонте и предаваться ностальгии и мечтам о будущем. В этот вечер ему грезились потрепанные палатки переселенцев и кибитки, заполонившие пустыри Мирмендела, но негромкое пение со второго этажа заставило его напрочь забыть все, что беспокоило разум минуту назад.
Пела Сонаэнь.
Не колыбельная, не баллада, не ворожильная песня. Она всего лишь читала нараспев Писание — но как она это делала! Голос ее оказался неожиданно сильным, переливистым, пожалуй, им она владела лучше, чем Ниротиль — мечом. Старинная хина лилась легко, ни единой запинки и ошибки в мелодии не было, а сама мелодия, как бывало у опытных чтецов, менялась незаметно, не создавая ощущения спешки.
Сонаэнь пела для себя. Ниротиль, задрав голову, обошел Руины почти до полуразрушенной башенки-пристройки прежде, чем нашел свою жену. Едва уловимо в распахнутом окне виднелся ее силуэт. Сочный сильный голос повествовал, какие прекрасные награды ждут в загробном мире верующих мужчин и женщин, и как они будут наслаждаться друг другом.
Когда ее фигура в очередной раз мелькнула в окне, Ниротиль ощутил, что спина у него мгновенно взмокла, а руки так и чешутся дать леди Орте подзатыльник. Нагая, как из чрева матери! В освещенном окне! Во вражеской земле!
— Твою душу, Сонаэнь! — взвыл он, нимало не беспокоясь о нарушенном покое остальных заставников, — а ну отошла от окна! или прикройся!
Птица упорхнула с ветки, беспокойно захрапели кони — а пискнувшая Сонаэнь Орта мгновенно потушила лампу и затихарилась в своей комнате.
========== Старые раны ==========
Когда переселенцы из Элдойра отправились на юг заселять новую провинцию Мирем, правитель Гельвин, как и его приближенные, не обманывались надеждами на скорый успех. Послевоенное разорение исключало возможность постройки полноценных застав, организацию миссии, а беспорядок в разных краях королевства обещал не заканчиваться добрых пятьдесят лет.
А потому на уныло поскрипывающих телегах и в потрепанных кибитках в Мирмендел и его окраины хлынула волна безнадежных нищих, бедняков из тех, кто в войну потерял все, а приобрел только ту честь, что стоял на стороне победителей.