Ниротиль своей выстраданной победой мог гордиться. Мог — но не гордился. Страшная цена спасенных южных стен Элдойра стала видна ему, когда он снова и снова перечислял уцелевших воинов из дружины. В личной сотне воеводы пали двое из трех, во всем остальном его войске хоронили каждого второго.
Что ж, справедливо рассудил Гельвин, что дал выжившим и их семьям южные земли и освободил великим указом от налогов и выплат на сто двадцать лет. Пожалуй, и двухсот будет мало. Ниротиль тревожно оглядел предместья вокруг Руин.
Почва здесь была суглинистая и дурная. Зато строительный материал имелся в избытке. И, как ни удивительно это показалось полководцу, за две-три недели вокруг Руин начали, как дождевые грибы в весенней степи, появляться крохотные хижинки. Скот с собой гнали немногие, но даже изредка доносящиеся крики ослов или возмущенный рев туров заставляли сердце замирать: все-таки исчезло, ушло чувство непереносимого одиночества среди враждебной толпы чужеродцев.
Да и чужеродцы постепенно оттаивали. По крайней мере, вслед одиноким прохожим чуть реже летели комья грязи и куски глиняной штукатурки. Правда, на рынке приезжих по-прежнему безбожно обманывали местные миремы.
— Пыталась найти коновала, мастер, — тяжело переставляя ноги, в кабинет полководца, как обычно, с коротким стуком ввалилась Триссиль, — облазила все углы…
— Как? Что? — забеспокоился Лиоттиэль; у нескольких коров в рисовых затонах завелись черви, — нашла?
— Никак нет, мастер! И себя сгубила! — она со стоном потянулась, — ноги мои, ноги… тут концы — не обернешься в день! Розовый Вал, Янтарный Вал… что за город-то такой, весь в ямах. Блудила, блудила по кругу — жарища, ужасть.
Зной в самом деле стоял непереносимый. Ниротиль старался не покидать чуть более прохладного особняка до заката. Не столь мучила его жара, сколько влажность — вот этот враг уже был серьезен. После ранения любая зараза, до того всю жизнь избегавшая его, словно взялась мстить за прошлое, и Ниротиль постоянно прихварывал. Как будто мало было ему недугов.
— Придется обойти тех, кто приехал, — вздохнул Ниротиль, — нужен толковый врач, или хоть какой бывший фермер.
— Линтиль в коровах понимает, — напомнила Трис, обмахиваясь обеими руками и делая скучное лицо, — а сам-то, мастер, давно врачу показывался?
«Ненавижу наглую бабу, — он был готов к ее атаке и даже считал, что ее следовало ждать раньше, — сейчас начнется… то не ешь, это не делай». Но так уж случилось, что более-менее уцелевшей ногой он был обязан именно Триссиль. Мало кто из госпитальеров столь же самоотверженно следил за своим пациентом, как его десятница за своим командиром.
Подтирать блевотину и отстирывать день за днем обгаженные простыни — на ее месте должна была быть преданная супруга. Или оруженосец. Но супруга исчезла после первого же посещения госпиталя, а оруженосцы либо тоже были изранены и обессилены, либо отбивали версту за верстой южные рубежи. Примерно этим же они занимались и теперь.
Какие тут врачи? После того, как покинул стены госпиталя, Ниротиль ни разу не видел ни одного, а увидел бы — ползком уползал бы как можно дальше.
— Да некогда, — буркнул мужчина, уже зная, что она загоняет его в угол — и оказался прав.
— Покажи-ка, — и Трис бесцеремонно запустила руку в его штаны.
— Сдурела! Руки какие холодные! — задушено крикнул Ниротиль, отодвигая ее. Триссиль, прикусив губу, хмурилась, сосредоточенно двигая рукой.
Пару минут она хмурилась, затем ее лицо просветлело, щеки окрасились легким румянцем, и она вытащила руку. С легким наносным недовольством вытерла руку о его кафтан.
— Да ты, мой друг, уже здоров. Почти как новенький, юнец… семнадцати лет. Фу, фу, не то чтобы я была в себе не уверена, но все же — как давно у тебя с женщинами не было, что… э… вот такая реакция?
Ниротиль быстро заправил сорочку в штаны и на всякий случай повернулся к Трис спиной.
— И чего ты пристала…
— Да ты возбудился — фу! — как конь стоялый. Самому не щиплет?
— А что не так?
И, словно на него ополчилась сама судьба, Ниротиль в дверном проеме увидел леди Орту. Судя по ошалелому выражению ее лица, она там находилась уже какое-то время. Поднос в ее руках дрожал, ни слова не говоря, она поставила его на пол — и метнулась прочь, цепляясь за все подряд юбкой. Полководец бессильно уронил руки.
— Твоими стараниями, любезная Триссиль, мне предстоит непростой разговор с женой… — разорялся Ниротиль. Трис положила руку ему на локоть.
— Ты позволишь мне поговорить с ней?
— А что ты ей скажешь? «Извини, что я трогала твоего мужа за член»?
— Мастер, вот за это извиняться не стоит. Толкового лекаря тут не найти. Моими стараниями эта часть твоего тела все еще при тебе, как и ее работоспособность, позволь напомнить.
— Да ей она зачем… — и Лиоттиэль прикусил язык, но поздно. Трис неплохо овладела за эти годы срединной хиной, а слух у нее был хороший. Она негодующе взвизгнула, уперла руки в бока.
— Капитан, да ты что! Ты вообще не спишь со своей женой?
— Заткнись.
— Не спишь!
— Заткнись!
Трис отпрянула, неодобрительно покачала головой. Понизила голос, что говорило об ее особом гневе.
— Слушай, капитан. Я люблю тебя и за тебя отдам жизнь, как все наши парни, каждый из нас. Бог свидетель, за девять лет не пожалела о том, что ты меня оставил у себя. Но бесчестья за тобой не знала.
— Бесчестье? Я женат на ней, — сквозь зубы ответил он, подтягивая штаны.
— Ты ее бесчестишь, и слова поперек моему не скажи, — категорично отрезала Трис, отворачиваясь, — увез из дому, в чем была, уволок в эту глушь и грязь. Не дал за ней ни выкупа, ни свадьбы не сделал. Чертовы менестрели и те не пели, когда она вошла в твой дом — а, какой дом, это ж не дом, это халупа, — разволновавшись, кочевница перешла на родной ильти, — и ты ее не взял как женщину. И чем теперь недоволен? Только ходишь, орешь чуть что, да зыркаешь на нее, как голодный людоед. Да будь я на ее месте, я бы сто раз обосралась от страха и лба не отрывала бы от земли, молясь, чтоб только ты не спятил окончательно и не вытворил еще что пострашнее.
Другой дружинник уже получил бы хороший удар под дых, хотя за правду Ниротиль, как бы вспыльчив ни был, наказывать обыкновения не имел. Минут пять Триссиль костерила его почем зря, потом успокоилась, заявила, что все сказала, а более не смеет отвлекать командира, и удалилась, громыхая своими сапожищами.
***
Обидные, но справедливые слова Трис звучали в ушах полководца не один день. Правда, распространил он их на всех переселенцев. Война требует честности и не приемлет лжи, недомолвок и интриганской полуправды — того, что в природе удачного супружества и лежит в основе успешного брака.
Пришлось быть честным: с Сонаэнь нужно было обращаться лучше, к подчиненным следовало относиться внимательнее. Принявшись исполнять свое намерение, Ниротиль готов был отчаяться уже в начале пути.
Он привык к полевым условиям, к походному образу жизни, к беспорядку и хаосу, что сопровождали не самые организованные кочевые войска. Он не желал ничего другого. Но у семей переселенцев были не только отцы-воины. Еще были женщины и дети, и с ними требовалось что-то решать. Последнее, чего хотел Ниротиль — так это отправлять их побираться к языческим храмам.