Он провел почти целый день, пытаясь примерно представить и записать, что требуется для организации полноценного военного поселения, но все расчеты, сделанные в Элдойре, здесь оказывались лишь пустыми бессмысленными мечтаниями. Ничего общего с реальностью.
Почти как цена на базаре. Меняется в зависимости от того, насколько товар нужен покупателю — и теснит прилавок продавцу. Плюнув и решив, что последующие недели три орда новых нищих соседей потерпит и перебьется подножным кормом, Ниротиль обратил свой взор на привычные идеально подсчитанные расходы на амуницию. Основные траты приходились на всадников. Лошадей полководец любил и берег, а в Мирменделе они все еще оставались диковинкой. В табуне у Руин их собралось почти двести голов, включая жеребят. Лиоттиэль тревожился за то время, когда потребуется много сена про запас. До ближайших выпасов табун пришлось бы гнать по выжженной солнцем сухой глине и ненадежным узким дорогам.
Местные коровы и козы, одинаковой рыжеватой расцветки в основном паслись по помойкам и свалкам. Несколько флегматичных бычков Ниротиль каждое утро созерцал прямо за низкой оградкой дворика, жующих сохнущее белье обитателей заставы. Быков то и дело выбегала гонять Сонаэнь, но ей мужчина рисковать собой запретил.
Отношения между ними испортились, едва только наметилось потепление. Тут Ниротиль мог ее понять. Пожалуй, завидев он какого-нибудь постороннего юнца, запустившего руку его жене под юбки, не стал бы даже ждать объяснений. Полоснуть по горлу — и потом уж рассуждать…
И ее отстраненная, чуть надменная холодность бесила его неимоверно. Теперь Ниротиль не сомневался, что она его наказывает за пренебрежение к себе. В коротких, едва уловимых, но очень говорящих взглядах и даже движениях ее читались гнев и обида.
А в объяснениях Ниротиль никогда не был силен. Мори в свое время получила не одну затрещину за неуместные вопросы или несвоевременные капризы. Потом, конечно, она рыдала, кто-то из них обоих извинялся, и тем начинавшаяся размолвка и заканчивалась. Еще постелью, конечно. Мириться было просто.
Как мириться с Сонаэнь, мужчина так и не понял. Бастионы вокруг нее не уступали в крепости стенам Флейи. Главными дозорными башнями были фразы «да, господин мой» и «нет, господин мой». Ниротиль сорвался уже к полудню:
— Демоны степные тебя во все дыры, ты что хочешь-то от меня, а?
В ее коротком сером взгляде мелькнуло торжество — и она все еще молчала. Пожалуй, попади Сонаэнь Орта в плен, ее бы устали пытать.
Затянувшийся знойный период отступил, и ветер принес с близкого моря свежесть и несколько бурь, щедро напитавших землю водой. Суглинок, казавшийся абсолютно бесплодным, расцвел буйством незнакомых ярких красок. Выпрямились и ослепили ярью пожухлые мальвы, вдоль дорожек поселились странные красные столбики членистых стебельков невиданного растения, коровы прекратили жадно толпиться у каждой лужи, надеясь напиться вдоволь.
Ниротиль знал, что это изобилие ненадолго. В степи он видел скорое превращение полупустынных выжженных солнцем равнин в зеленые луга, и видел, что остается после короткого бурного цветения.
Здесь же все было иначе, и полководец хмурил лоб, пытаясь разгадать причуды климата. Дождь, раз придя, не собирался уходить. Ровно в полдень, снова и снова, небо заволакивало нудной серостью, кое-где на западе погромыхивало, и ливень плотными стенами вставал вокруг на шесть-семь часов.
Робкие мальвы и стебельчатые кустарнички сменились бурьяном с дом высотой. В них тут же принялись вить гнезда степные ткачики. Руины оказались окружены внезапно выросшим за несколько ночей травянистым лесом. Радость табунщиков была недолгой — ни лошади, ни коровы не ели даже листьев с травяных гигантов. Только ишаки радостно ревели, сражаясь за наиболее привлекательные из них.
Позже пересмотрел полководец и свое отношение к южанам. Вялые и безразличные ко всему, с наступлением влажного сезона они ринулись на свои огороды и пашни, как в последний бой. С остервенением точили свои мотыги, тяпки и серпы, гулко перекрикивались в травяном море, выезжали целыми семьями и кварталами на поля, работая даже ночью.
Довольно быстро непрекращающиеся ежедневные ливни вызвали затопление низин, и обитатели особняка всерьез обеспокоились происходящим.
— А если уровень поднимется? — тревожился Ясень, не выносивший сырости, — может, нам прокопать сливные стоки?
— Там есть какие-то канавы, не думаю, что тут жил народ поглупее нас, — мудро рассудил Линтиль.
— Вода не поднимется выше межевых борозд, — подала голос Сонаэнь Орта, и усилием воли Ниротиль не обернулся, чтобы взглянуть на нее, в очередной раз бесшумно появившуюся у него за плечом, — на межах сажают тыквы и дыни. В октябре снимут второй урожай.
— А если вода выйдет за уровень, миледи?
— Не выйдет. Шлюзы стоят в отводных каналах, их обязательно откроют.
Ниротиль поджал губы. Опять она заставила его задуматься. Опять привлекла внимание. Поначалу он не мог бы отличить ее от двух других госпитальерок, и не только в платье было дело. Сонаэнь Орта казалась бесцветной и скучной, обыкновенной девицей, каких много что в Элдойре, что за его пределами. И она неустанно трудилась, чтобы усугубить это впечатление. И все же по безупречному фасаду ее маскировки шли одна за другой трещинки.
Слишком тиха. Слишком скромна. Слишком затаилась в тени. И чересчур много знает. Лиоттиэль не хотел себе казаться сдвинутым на заговорщиках и предательстве безумцем. Но не мог и не отмечать любые странности в поведении своей слишком уж безупречной супруги.
И, опять же, ее происхождение. Ниротиль не считал важным принадлежность к одному из богатых родов. Его собственная семья происходила из области Сулама, далеко на западе, но он никогда не бывал в родовых землях. Да и остались ли они еще свободными? Их наверняка заселили земледельцы, и прекрасные вишневые и абрикосовые сады ныне цветут для других хозяев. Мори вообще принадлежала к кочевникам. Сложное родство сабян со всеми племенами Черноземья означало неисчислимое множество родственников и свойственников, и дом Ниротиля все его годы сожительства с Мори был наводнен ее дальней и ближней родней из степняков. Немалая доля их наличествовала и поныне в рядах дружин.
Те, что выжили.
Так что женитьба на Мори принесла кое-какие выгоды в свое время, и с ее уходом он их не лишился. А Сонаэнь, кроме себя самой, ничего с собой не принесла.
«Интересно, куда девалась десятка ее отца, — задумался полководец, — и остался ли кто из нее вообще». Траур по отцу вот-вот должен был закончиться у леди Орта.
Ниротиль был не в духе почти весь день. Но пропустить моления по погибшим в Парагин не смог. Минул всего год, а кажется, только вчера войска спешно оставляли Кион, отступали, зажатые вражескими отрядами со всех сторон, ближе к безопасным белым стенам. Мужчина горько усмехнулся, вспоминая, как сердце заледенело от ужаса, стоило ему узреть эти самые стены изнутри. Покрытые гигантскими трещинами и кое-где поросшие мхом, они яснее ясного говорили, что осады крепость не выдержит.
Победа стала чудом. Год назад Ниротиль насмотрелся чудес. Увидел отречение царской династии Элдар, победу над южанами — и собственный второй шанс. Есть минуты, что забвению не подлежат.