Так прошло почти два месяца. Когда его впервые подняли в вертикальное положение, он потерял сознание. Почти два дня ушло на то, чтобы не вырубаться всякий раз, когда его поднимали — из-за раны на бедре и в промежности он не мог сидеть, и оставалось либо лежать, либо стоять. Еще через три недели полководец все-таки смог принять полусидячее положение в опротивевшей постели. Это был последний маленький праздник перед последовавшими бедами.
Только тогда он понял, что счастливее времени, чем полное забытье, у него уже не будет в жизни.
*
Старые раны имели обыкновение ныть в полнолуние. С чем это связывали доктора, Ниротиль и знать не хотел, но вот южане, поклонявшиеся Лунным Богиням — или одной Богине, в тонкости культа вникнуть было сложно, свято верили, что так оно и должно быть. По неким, одним язычникам известным, соображениям.
И Полнолуние в самый жаркий период года они праздновали так, как в Элдойре никому и не снилось.
Пристально следивший за Сонаэнь, Ниротиль обратил внимание на ее особое внимание к полнолуниям. В эти три дня она наряжалась особенно тщательно, оловянные браслеты на ее ногах звенели как-то особенно часто, и она встречалась ему в каждом углу дома. Теперь же он и вовсе готов был из Руин бежать, когда леди Орта принялась везде развешивать цветы и колокольчики.
— У госпитальеров не учат, что грешно подражать чужим обычаям? — спросил он язвительно девушку, увидев нагромождение каких-то гирлянд при входе. Она потупилась, поникла.
— Я лишь хотела принести свежих цветов с полей для красоты, господин. Они скоро увянут.
— И пусть бы себе вяли.
— Возможно, немного полыни для запаха…
— Нет.
— А если…
— Нет! — и он сам испугался, сколько бессмысленной злости слышалось в его же голосе. «С этим надо что-то уже делать». Тем более, что леди Орта уронила ворох своих цветов — кажется, это были полевые гвоздики — и принялась тихо плакать. Постоянно извиняться было не в правилах полководца, и потому Лиоттиэль, чудь задев девушку плечом, захромал к шкафу. Наугад вынув свиток, принялся усиленно изображать внимание к чтению.
— Я вам не нужна, господин, — отчаяние в голосе Сонаэнь он угадал, — отпустите меня, возьмите себе ту, что по душе.
— А ну…
— Замолчать? Я молчу. Я все время молчу, но вы мной недовольны. Зачем вам та, на которую вы не хотите даже смотреть? — ее руки тряслись, ее и саму трясло, как в крупном ознобе, она повышала голос, едва сдерживая истерические рыдания.
Но даже ее слезы были желаннее, чем отстраненное равнодушие, которое выжигало душу воину.
— Не складывается у нас, — вырвалось у него, и мужчина сел рядом с ней, судорожно вздрагивающей и вытирающей лицо краешком вуали, — скажи, леди?
— Отпустите.
— И куда ты пойдешь? К дяде? Он тебя знать не желает, раз в госпитальеры отдал.
— Я к ним сама пошла, — она вскинула свои огромные серебристые глаза на полководца, и Ниротиль подивился, как просто говорить с ней, когда оба они не притворяются добродетельной парой. Он устроился поудобнее, вытянул ногу и постарался найти опору под локтем.
— Расскажи-ка.
Пока она рассказывала, он успел раскурить две трубки с дурманом, отчего неприятная ломота, посещавшая во время дождя, отошла и отодвинулась на задний план. На первый выдвинулась красота девушки рядом, величавость ее простых, несуетливых движений и блеск ее глаз. Он и половины не слышал из того, что она рассказывала, поначалу чуть запинаясь. Больше любовался ею, автоматически выделяя ключевые моменты из ее рассказа. Что ж, эта история была предсказуема: наследство, розданное за долги, жадные обнищавшие родственники, паника, переселение.
— А кто предложил тебя в невесты мне? Дядя или Орден Госпитальеров? — между делом поинтересовался Лиоттиэль, и дальнейшее его удивило. Сонаэнь опустила глаза, ресницы ее затрепетали, а нежное лицо украсилось румянцем.
— Я сама, господин мой.
Этого Ниротиль не ждал.
— Вы освобождали в Сабянских предместьях нашу деревню. Тогда мы встречались, хотя вряд ли вы помните.
— Так это благодарность такая? — Ниротиль все еще не мог поверить. Леди Орта чуть пожала плечами.
— Когда вы возвращались из Сальбунии, в Элдойре не было девицы, что не желала бы стать вашей. Но тогда вы были женаты и другой не искали.
Снова оба замолчали, но молчание это было добрым.
— Вот что, госпожа моя, — решил, наконец, полководец, — никакого развода ты не получишь. Ты хорошая хозяйка, и не думай, что я этого не вижу. Да и могло ли оно быть иначе… оставайся и правь домом. И прости мне мой нрав — не обманывайся, он лучше не станет.
— Вы зря столь низкого мнения о себе.
— Я всю жизнь на войне, — устало пояснил полководец: дурман делал свое дело, и хотелось спать, — неоткуда было набраться манер. А когда держишь себя в узде, это не то. Потому близко к сердцу не принимай, что бы ни услышала.
Она промолчала. Ниротиль, закрыв глаза, был слишком утомлен долгим днем, полным забот, чтобы печалиться по поводу вероятного скорого визита ее дядюшки и той самой фразы: «Отпусти ее…».
— Хорошо, господин мой, я остаюсь, — услышал он кроткое в ответ, наконец, — считайте меня преданной вам сестрой, даже если для всех я ваша леди.
— А ну без этих твоих богомольных штучек, ясно? — обозлился он немедленно, — ты моя жена, жена, поняла? Сестер и без тебя хватает, через одну утопи, меньше хлопот не сделается…
Ее тихий смешок с игривыми нотками сделал вечер немного краше. Пение иволги сменилось щебетанием ткачиков, после — уханьем сыча. Сонаэнь читала Писание — негласно, это стало их общим удовольствием на каждый вечер. Ее негромкий, но сочный голос приятно дополнял благозвучие летних сумерек. Стоило солнечным бликам окончательно пропасть за горами на западе, как леди Орта, дочитав свои молитвы, отправилась на свою половину в постель.
Но долго еще полководец Лиоттиэль сидел у лампы, перебирал в неверной памяти всех девушек, виденных им в Сабянских предместьях, пытаясь среди них обнаружить свою будущую жену.
========== Полнолуние ==========
Последнее полнолуние перед урожаем яблок в Мирменделе собрало едва ли не треть города на улицах. Празднования начались у всех храмов и у каждого «камня верности» в начале каждого переулка. Обилие заколотых жертвенных животных удивляло Ниротиля. Верующие в Элдойре всегда были более прагматичны, и не стали терять скотины в канун голодного года.
К лиловым сумеркам Мирмендел преобразился. Собиравшиеся толпы народа, днем чинно двигавшиеся по улицам, хлынули к площадям. Что роднило с Элдойром — так это изобилие разноцветных фонарей и светильников. Кое-где на ступенях храмов негде было шагу сделать из-за расставленных свечей. Разукрашенные танцовщицы и веселые музыканты готовились к представлениям.
Знакомая картина. Ниротиль хотел чувствовать себя чужаком, но настороженность отступала, оставляя привычное легкое возбуждение. Даже мелодии песен показались знакомыми. Полководец задумчиво глядел с порога Руин в сторону ближайшей фермы, когда его внимание привлекла одинокая фигура на красной дороге.
Приблизившись, фигура превратилась в служителя культа Даи — представителей этого течения среди южан Ниротиль всегда мог отличить. Полы красного кафтана разлетались, являя миру вышитые короткие штаны. Что ж, этот южанин хотя бы прикрывал срам чуть старательнее прочих.