— Здравствуйте. Могу я видеть хозяина? — молодой жрец, кажется, не испытывал ни страха, ни недоверия, да и на хине говорил достаточно разборчиво. Лиоттиэль выпрямился.
— Вы говорите с ним. Что хотели?
— У нас праздник. Мы хотим пригласить вас в гости.
Полководец изумленно сделал шаг назад.
— Мы же воевали с вами, — вырвалось у него.
— Вы пришли сюда жить или воевать? — уточнил жрец, белозубо улыбаясь, — если жить, то мы приглашаем вас. Если же воевать… то вы сами пришли.
Ниротиль рассмеялся. Простодушная открытость южан — одна из немногих черт, которые ему по-настоящему нравились.
— Мы не посещаем ваши праздники.
— Служения и молебен закончились до заката. Сейчас мы приглашаем вас на застолье, и знаете, мы и послов Флейи пригласили.
Неприятно царапнуло известие о том, что, оказывается, флейянцы также присутствовали в городе. Ни об одном из них Ниротиль не слышал очень давно. Возможно, Дека Лияри крутил свои дела за его спиной… «Спокойно, — одернул себя мужчина, — может, речь о простых торговцах или любопытствующих путешественниках».
— Кто зовет нас? — осведомился полководец.
— Я и моя семья, — признался служитель культа, — я думаю, что, раз уж мы соседи поневоле, нет смысла делать вид, что вас не существует.
Ниротиль взвесил за и против, на что не ушло дольше одной минуты. Согласно кивнул. Врага следует знать не хуже, чем друга, а он, как ни прискорбно было это признавать, за убийством южан близкого знакомства ни с одним из них не свел, кроме Этельгунды.
— Здорова ли уже ваша супруга? — спросил вдруг жрец, уже уходя, — если возможно, мы будем рады видеть у себя и ее.
Лиоттиэль скрипнул зубами, снова кивая. Конечно, это против его правил — демонстрировать жену, как добытый трофей, да еще и недругам, но сегодня присутствие Сонаэнь было необходимо.
**
Как бы там ни было, но именно теперь, когда она окончательно поверила в то, что стала его «сестрой», он окончательно перестал считать леди Орту таковой. В ее присутствии мужчину охватывало знакомое волнение. Детали, подмечаемые прежде, накопились и достигли критической массы. Порой он весь день не мог думать ни о чем, кроме того мгновения вечером, когда масляный светильник на короткие секунды бросит тень ее нагого тела на ткань ширмы в спальне.
Тепло груди, которой она прижалась случайно к щеке Ниротиля, из-за его спины подавая на стол. Особый жест рукой. Движение тонких плеч, когда он строго произносил: «Сонаэнь!», что должно было внушить ей почтение к супругу. Все это бесконечно сводило с ума.
И теперь, собравшись на праздник, она ни словом не дала понять, одобряет ли его затею. Ниротиля это бесило, сводило с ума, но истинное потрясение он испытал, увидев ее, наряженную по-миремски.
— И не думай даже! — коротко сообщил он ей, рассекая ладонью воздух, — никогда! Через мой труп — и то не выйдешь из дома так! Это же просто….
Он не договорил — а Сонаэнь, улыбаясь и осознавая свою маленькую победу, опустила сверху длинное белое покрывало — и сразу преобразилось даже ее лицо, снова став скучным, строгим и обыденным. Ниротиль пожалел моментально, выхватывая из памяти увиденное, запомнившееся плохо и оставившее лишь общее впечатление.
Что-то лазурно-синее, жемчужное, немного изумрудной зелени и много колокольчиков на браслетах. И полоска обнаженного тела под коротким лифом, какой носили южанки. От одного воспоминания становилось не по себе.
Теперь, держа ее за руку — он вынужден был так сделать, иначе в толпе ее попросту бы потерял — полководец не мог отделаться от мысли о том, что под белым сплошным покрывалом она носит наряд южной распутницы. «Почему распутницы? Они так все одеваются, — возражал он тут же сам себе, — всего лишь чуть более откровенное платье, чем я привык видеть. Ничего нового».
Ароматы южных благовоний навели на мысли, далекие от всякой политики. Представилась улыбающаяся, веселая Сонаэнь, танцующая перед ним одним. Представилось, как он будет любить ее на белом покрывале под звездами…
Полоска нагого тела там, где заканчивался загар — ниже плеча — заставила его затаить дыхание, когда она поправляла покрывало. Остро понадобился свежий воздух и холодная вода и тогда, когда она легко поддержала его при переходе моста через ручей, столь изящно, что Ниротиль сам не заметил, как преодолел три неудачно расположенные ступеньки. И он не мог придумать ни одного упрека ей, что разрушил бы чары. Всю дорогу до дома жреца полководец отмалчивался, боясь даже назвать про себя то, что так тревожит рядом с Сонаэнь.
Прибывшим гостям отвели места перед входом в даитский храм. Как помнил Лиоттиэль, немало успешных танцовщиц и куртизанок когда-то выходили из стен храмов Даи: здесь все еще можно было встретить отголоски развитой ритуальной проституции и культа, требовавшего поклонения танцами и песнями.
Если бы все южане были таковы! Тем временем, хозяева тепло приветствовали гостей и, кланяясь и угодливо улыбаясь, проводили их на циновки под открытым небом. Две юные девочки тут же заняли свои места чуть позади гостей, готовые в любую минуту им услужить.
— Попросите у них кислого молока и соли, господин мой, — шепнула, склонившись незаметно к плечу мужа Сонаэнь, — им это понравится.
Слушаться беспрекословно женщину, жену — это было внове. Но Ниротиль подчинился. На площадку, освещенную факелами, выбежали четверо певцов. Песню они пели веселую, пританцовывая и улыбаясь, и под конец им подпевали почти все слушатели.
Гостей обносили угощениями. Ниротиль машинально принимал поднос, отставлял в сторону, продолжая внимательно оглядываться. Не сразу он сообразил, что Сонаэнь расставляет принесенные блюда в порядке очереди и незаметно пробует с края каждого.
— А если оно отравлено?! — зашипел он на нее яростно, Ясень подвинулся ближе из-за его плеча, — соображаешь ты что-то или нет?
— Значит, вы узнаете это, — спокойно ответила она. Ясень одобрительно кивнул. На разъяренный взгляд своего военачальника он лишь ухмыльнулся в необычной для себя манере.
Ниротиль оглянулся, отметив с удивлением, что все южанки, пришедшие сопровождать супругов, пробуют с их тарелок. Возможно, это был обычай миремов, ему прежде неизвестный.
«И как Орта уживался с женой отсюда, — размышлял мужчина, — я с полукровкой-то не могу сладить, а ему досталась урожденная язычница…».
Флейянцы занимали отдельную ложу под навесом. Ниротиль обратил внимание, что они с собой жен не взяли. С другой стороны, посольство обычно представляли воины, а среди них женщины все же встречались реже. Гости Флейи носили подчеркнуто скромные серые одежды, но видимого оружия при них не было.
Хозяин дома, поклонившись по очереди старшим гостям, дошел и до чужеземцев. Ниротиль позволил себе лишь кивнуть в ответ. Пересилить воспитанное с детства презрение к южанам-язычникам было ему не под силу и теперь, да и смысла в том он не видел.
Кажется, хозяин этого не заметил.
— Прекрасный праздник, — вежливость требовалось соблюдать хотя бы на словах, — вы не бедствуете, не так ли?