***
Ниротиль никогда не бывал в Мирменделе и землях вокруг, принадлежащих Южному Союзу. Много раз от тех, кто посетил города южан, он слышал байки и небывалые рассказы о том, как выглядит жизнь миремов, сальбов и гихонцев. Ясень даже состоял в родстве с кем-то из миремов по материнской линии.
— Конечно, там море, и тебе, мастер, это будет полезно, но ехать сейчас? — сомневался соратник.
— Какое море в марте? — удивился Ниротиль.
— Пока доберемся, уже можно будет плавать, — улыбнулся Ясень, — там теплее.
— Насколько?
— Два теплых течения вдоль побережья отгоняют прочь зиму. Там ее почти не бывает. А ты бы не ехал сейчас. Что нам стоит подождать, пока не оправишься.
— Лет десять? — усмехнулся полководец.
На это ответить было нечего. В лучшем случае, как безжалостно повторял себе Ниротиль, его перестанет мучить недержание и судороги в правом бедре, лишавшие сна.
Да и проживет ли он это десятилетие? А порядок на южном рубеже нужен был срочно. Полководцу хорошо было известно, что, предоставленные самим себе, южане вновь постараются сплотиться вокруг кого-то из своей знати. Ослабленный, раздираемый противоречиями Элдойр мог не выстоять.
И Лиоттиэль удивлялся, почему Правитель отправил именно его разбираться на югах. Отметая самую простую причину — ведь Гельвин даже в случае смерти посла ничего не терял — он не находил никаких других. Ниротиль не был хорошим политиком. Не прославился способностью к переговорам, предпочитая захват и нападение в ночной тиши.
На войне, как и в любви, он любил игру не по правилам.
Глухое раздражение посетило его второй раз в тот день — когда Гана принес брачный контракт, одобренный попечительским советом по делам сирот. Заведовала им, насколько полководец знал, сестра Правителя.
— Какой просит невеста выкуп? — Ниротиль был готов ко всему. Но желания леди Орты были скромны и практичны. Короткий список включал домашнюю утварь, белье и обувь. Дойдя до описания двух пар сандалий, Лиоттиэль, пылая от гнева, отбросил письмо в сторону.
— Подойди с другой стороны, — посоветовал Наставник Гана, — теперь ты можешь быть уверен, что она очень бедна и всем будет довольна, что бы ты ей ни дал.
— Они все вначале довольны, — пробормотал полководец.
Воин тактично промолчал.
Так, отослав приданое невесте, которую так и не увидел, Ниротиль приготовился выезжать из Элдойра. Несмотря на то, что он покидал ворота города на носилках, полководец чувствовал счастье уже от того, что снова оказался за пределами крепостных стен.
Словно тяжесть спала с его груди, стоило белым стенам скрыться из виду. Ниротиль впервые за долгое время заснул без маковой настойки, только ощутив привычную качку кочевья. Сон, покинувший его в стенах оседлой жизни, вновь вернулся только в дороге. Несколько раз его будили грозовые раскаты, два или три раза он сквозь дрему слышал клекот горных соколов, а шум паломнических повозок заставил его окончательно проснуться.
Но у ущелья паломничества они не стали останавливаться. Только к вечеру сделали первый привал на ночевку, давая лошадям отдохнуть. Дневное потепление сменилось прохладцей. Кое-где на лиственницах, растущих на склонах вдоль дороги, уже появлялись первые робкие метелки мягкой хвои — значит, заморозков уже не предвиделось. Зима неумолимо отступала перед спускавшейся с высоких зеленых пастбищ весной.
***
Утром картина вновь сменилась — вчерашняя гроза, так и не пролившаяся дождем, настигла их почти у Флейского Отрога.
— Рано в этом году все растаяло, — поделился соображениями Линтиль, — матушка говорила, журавли прилетели. Скоро зацветет Элдойр и Предгорья…
— Мы не увидим, — без сожаления вставил Трельд.
— Мы увидим Мирмендел!
Ниротиль не мог заставить себя радоваться вместе с соратниками. Долгие годы он верил, что Элдойр нельзя не любить. Возможно, он пролил слишком много крови за белые стены столицы. Возможно, сложно любить то, что должно было оставаться красивой сказкой, а превратилось в уродливую реальность. Рожденный от крови самых оседлых жителей Поднебесья, Ниротиль делил жизнь с кочевниками — и как никогда понимал, что только такой путь его устроит полностью.
Даже самые выскобленные, чисто выметенные, украшенные садами и фонтанами, городские улицы не могли сравниться в его глазах с первозданным буйством дикой природы — неукротимой, мощной силой.
Словно в ответ на его мысли, снова заворчали и зашумели тучи, скопившиеся у перевала. Полководец даже приподнялся на своем ложе, задохнувшись от того потрясающего зрелища, что открылось ему. Грозовые облака клубились над перевалами, как живые, пугая и завораживая. Глубокого синего оттенка непролитой дождевой влаги с запада, они отступали перед вздымавшимися Кундаллами. Но такие же тучи наступали на горы с востока — и тоже скатывались по непреодолимым каменным стенам высочайших гор Поднебесья.
Грозы с востока и запада не сталкивались, оставляя точно над горным хребтом тонкую прорезь ярчайшей небесной лазури, от взгляда на которую слезились и болели глаза. И все же Лиоттиэль продолжал смотреть.
Дорога оставалась пустынной. Ниротиль старался не смотреть на Ясеня и Трельда, сопровождавших его повозку на своих нарядных конях. Его любимый Рыжик пал. Сколько бы он ни приобрел трофейных лошадей, верхом ездить, вероятно, он уже не сможет никогда. И это колышущееся бескрайнее море зелени, этот прозрачный туман раннего утра, пронзенный солнечными лучами из разрывов туч, никогда ему вновь принадлежать не будет.
Ниротиль сжал дрожащие губы. Не хотелось вспоминать — но не это ли одно оставалось?
Вспоминать, как под дудки праздника загона скота преданный Рыжик уносил его и Мори в поля за сабянскими предместьями — полные такой же высокой зеленой травы. И там, в высокой траве, они любили друг друга, а потом бежали к рисовым полям, чтобы…
«Но Мори нет больше. Той Мори и меня больше нет».
И даже Рыжика нет.
Качка и пасмурное небо заставили полководца задремать. Очнулся он от резкого толчка и возгласа Трильда.
— Гроза, мастер, мы решили остановиться в роще.
Ниротиль не возражал. Узкие каменистые тропы предгорий представляли опасность и без селей, а сели могли появиться в любое мгновение.
— Смотрите, мастер, это же ваша невеста и ее сопровождающие! — весело воскликнул Трильд, показывая на спешившихся воинов на другом краю рощи.
Ниротиль против воли дернулся с пролежавшегося мехового покрывала. Три девушки в серых платьях госпитальерок метались с визгами между деревьев. Мысленно он похвалил войну, из-за которой крестьяне не селились на границах враждующих сторон — и не вырубили рощи арумасов и их странных родственников: одно дерево пускало множество побегов-корней не вверх, а вниз. У дерева в итоге появлялось множество стволов, а крона разрасталась вширь, образуя сплошные навесы плотной темно-зеленой листвы. Под крышей этой рощи укрыться могли два отряда лучников по дюжине воинов. Или то, что осталось от его личной сотни.