Они увозили раненых. Слава Богу, его мастера меча, оруженосцы остались целы. Полководец привык полагаться на их преданность и безукоризненную исполнительность. Мастера войны окружали себя верными воинами, отказавшимися от всех титулов и благ, принесших обет навсегда остаться клинками своего повелителя, но на деле немногие оставались оруженосцами долго.
Его же остались с ним на всю жизнь. Ясень, Линтиль, Трельд. И Трис — он не был уверен, можно ли ее тоже к ним отнести. Все они были такими разными — и все были похожи. Отважны, с некоторой долей безумия. Как княгиня, что ехала рядом прочь от разоренной Сальбунии, под гнетом воцарившейся тишины и собственного изнеможения. Этельгунда Белокурая молчала. Рискнув снять шлем, она распустила длинные волосы и подставила лицо ветру.
— Как живот? — спросил полководец, — Твое это, женское? Сильно болит? Не хочу видеть как ты свалишься под копыта моему коню.
В ответ он услышал лишь что-то вроде «не дождёшься».
В свое время он застал ее после выкидыша на позднем сроке, и прошло три месяца, прежде чем она оправилась от последствий. Эттиги с трудом переносила женские хвори. Она раз пожаловалась, что устала выздоравливать от поражений. Ниротиль тогда не один день вздрагивал, вспоминая ее беспечное: «После проигрыша меня всегда кто-нибудь из победителей да трахал, так что повидала я всякое».
Но в осаду Элдойра она даже не подумала отступить назад или отсидеться в убежище. Напротив, она почти поселилась в спешно организованном арсенале у Лунной Стены, где они в последний раз были близки прежде, чем отправиться в бой. Прежде чем она умерла. Прежде, чем умирал он, и горели в огне один за другим его друзья и воеводы: сотник Рамис, брат Чаприял, Бреттса, сын Беки…
…Ниротиль вскрикнул, вскакивая с постели и тут же падая навзничь с горьким облегчением. Горящая Сальбуния медленно меркла перед глазами. Как и осажденный Элдойр. Он знал, что не заснет больше. По крайней мере, не в душащем одиночестве.
Некоторое время он еще пытался. Вспоминался Трельд, проигравший в кости лошадь и седло и отбивший ее назад с целым табуном. Ниротиль перевернулся на другой бок. Не помогло. Снова явились мертвые соратники, в одном строю с еще живыми. Играющие в кости, гадающие по стрелам, пьющие вино, ворующие друг у друга трубки и дурман, точильные камни и иголки с нитками. Он с тяжелым вздохом сел, уныло взглянул на мерзлые сапоги и, быстро замотавшись в плащ, отправился в сторону госпитальеров.
У навеса белели два новых савана. Один был заметно меньше второго. Может быть, подросток. Или женщина. Ниротиль замер, уже чувствуя беду, но не готовый взглянуть ей в лицо.
— …Умеешь говорить на хине теперь?
Прошло всего два месяца, напоминал он себе, разглядывая диковинную ружанку. Мало для того, чтобы научиться хоть и не самому сложному, но новому языку. Но ружанка уверено ответила на его вопрос почти без акцента. Жаль, что исключительно руганью. Ниротиль вздохнул.
— Ладно. Ладно. Начнем с имен. Имя. Твое имя.
Она молчала.
— Безымянная? Так не бывает, женщина.
Она нахмурила густые брови и сощурилась.
— Что ж. Я — полководец южных армий Элдойра. Мастер войны.
— Мастер войны, — повторила она послушно.
— Ниротиль. Из семьи Отта. Ли — отти — эль.
— Звучит не очень, — фыркнула она. Полководец хмыкнул.
— Так может, твое имя звучит лучше? Поведай мне его.
Прошло время, и она получила много новых имен — побывала Безымянной Женщиной, Чернобурой Лисой и Правдивой. Но хоронить ее придется в могиле, так и не зная, кем она была.
Не в эту ночь. Я не готов смотреть ей в лицо после смерти из-за меня. Ниротиль отпрянул назад, развернулся на каблуках сапог и зашагал назад, к головным шатрам, спешно хромая мимо костров, где молодежь жаловалась друг другу на строгость командиров, а умудренные воители делились народными средствами от парши, чесотки и мозолей.
В его собственном шатре Сонаэнь спала, как будто никто в целом мире ей навредить не мог. Он сдернул с нее одеяло и сгреб ее вслепую за волосы — она взвизгнула, но кричать не стала.
— Любви, значит, захотелось, — на сальбуниди рявкнул Ниротиль, спуская штаны и бесцеремонно задирая ее рубашку, — я тебе покажу «любовь». Я устрою тебе такую «любовь»…
Она лишь вскрикнула, когда он взял ее сзади, продолжая держать за волосы. Ему нравилось слышать ее горестные всхлипывания под собой. Ему нравилось, как она полуосознанно пыталась вырваться из-под его тела, вновь обретшего прежнюю силу. Нравилось слышать, как она рыдает все громче и громче, пока, наконец, он не оттолкнул ее прочь, хватаясь за раскладную кровать и сжимая член рукой, невольно содрогаясь в коротких спазмах разрядки.
Как говаривал дядя, хорошее семя на порченную пашню не ложится. Если она и не понесла от Лияри, то пока выяснить это не мог ни один врач. И он не даст ей шанса выдать прижитого от любовника ребенка за его законного наследника. Ниротиль вытер лоб рукой — ладонь немного дрожала от напряжения, и оправился, выдыхая.
— Если еще хоть один мой воин к утру скончается от ран, а я разберусь с твоим полюбовничком и выживу, — спокойно обратился мужчина к съежившейся на постели леди, — я устрою тебе «любовь» со всеми каторжанами, каких встречу по дороге до самых рудников Нойманура. Я тебе обещаю, и слово мое крепко. Уж поверь.
*
— И все же, братья, я не полезу на стены, — в сотый раз заявил мастер-лорд Сартол, — если б со стороны гор, только у нас скалолазов нет.
— А где есть? — меланхоличный сотник Камиди затянулся трубкой и сонными глазами окинул собрание, — и чего ради туда лезть? Отстреляют на подлете.
С ним также вынуждены были согласиться. Ниротиль поскреб подбородок.
Он ненавидел замки. Каждый лорд старался выстроить себе махину побольше. Крепостные стены, валы, земляные насыпи и рвы — если бы это дейстительно помогало. Замки смотрелись красиво только на гобеленах, но, даже зная об этом, крестьянин огораживал дом хилым частоколом, мечтая о собственном. Начинающий оруженосец, и тот видел себя кастелянином. Конечно, крепости выглядели внушительно, но чаще всего были абсолютно бесполезны против настоящих угроз — оспы, скарлатины и холеры.
Ждать, пока Наместник скончается от вероятной холеры, Ниротиль не желал.
— Может, разобьем большой лагерь здесь? — уныло предложил Сартол, — не высидит же он там весь год.
— Этот Дворец полон запасов. А когда они кончатся, если не раньше, он утечет в горы.
— Самые невысокие стены с запада, но там они примыкают к скале — это самоубийство, тем более, когда нас ждут.
— А если отвлечь? — предложил внезапно какой-то паренек, судя по акценту — из асуров или полукровка; Ниротиль не видал его раньше.
Воеводы прислушались.
— Кто ты, юноша? — строго спросил Ясень.
— Азу. Я из асуров. Мы в горах, ну, когда пасли овец…
— Погоди, овцы никому не интересны!