Дека не отошел от Сонаэнь, более того, взял ее за руку и заставил встать за собой. Злой оскал на его лице превратился в кривую усмешку.
— Вас устроило то, что вы нашли во Дворце Наместника Флейи? — беспечно зазвучал чуть севший голос. Ниротиль снял шлем.
Ему не хотелось упражняться в остроумии. Не тогда, когда мертвый Сато еще не успел остыть под стенами Флейи. Но Дека Лияри, очевидно, принадлежал к говорливой породе. Такие любили высказаться после битвы. И перед смертью.
Триссиль была такой, например.
— Положи оружие на землю. Медленно опустись на колени, убрав плащ, — зазвучал четко голос Ясеня. Заскрипели тетивы, полководец все еще смотрел на Сонаэнь. По ее позе нельзя было понять, хочет она остаться с Лияри или молит об освобождении. Как и по ее лицу — Ниротиль не мог поверить, что лиловые синяки на скулах, разбитые губы и ссадина на подбородке его собственных рук дело.
Это не я. Это кто-то другой. Она виновата сама. И этот флейянский говнюк, держащий ее за руку, как будто имеет на это право.
В левой руке Лияри оказался нож, мгновение, и Сонаэнь уже была перед ним, острие упиралось ей в шею. Она не дрогнула, лишь глаза распахнулись шире. Бледная, едва дышащая, она вряд ли могла бы произнести хоть слово. Полководец знал ее состояние. Она так устала от всего происходящего вокруг, что уже не боялась. Это был шок, и он знал по себе, что чувство пережитого ужаса не покидает никогда, заменяя собой многие другие.
«А ты думала, твой любовник гнушается моих методов? Мы одной стаи выкормыши».
— Петля или сталь? — произнес младший Сато, — не трать время, отпусти девушку, и получишь чистую смерть.
— Благодеяние с твоей стороны, братец. Мой спор не с тобой, — острые зеленые глаза не покидали лица Ниротиля, — поговорим? Но сначала убери своих питомцев.
— Убери руки от моей жены.
«Не бойся, жена. Не бойся, даже если я пытаюсь тебя напугать». Он не должен был, но напрягся, ослаб на секунду, утопая в гневе, когда хватка Деки стала лишь крепче вокруг тела Сонаэнь.
— Выведи солдат из Дворца, верни моих детей матерям и отпусти их, — жесткий голос Лияри вел торговлю так уверенно, словно они занимались перегоном скота с пастбищ. Ниротиль фыркнул.
— Твои дети под защитой Правителя, он решит их судьбу.
— Мои жены.
— Под охраной. Никто их не тронул и не тронет.
Взгляд Лияри чуть померк, затуманился, перед тем, как прозвучало следующее требование:
— Ты не будешь жечь Флейю.
— Я уже ее не сжег. Убери нож.
— Ах, но разве благородные князья не захотят своей доли от добычи? Им хватит жемчуга и янтаря? Тряпок и чернил? — Дека сделал шаг назад. Сонаэнь оступилась, следуя за ним неловко.
Ниротиль сжал зубы, моля Бога дать ему еще хотя бы каплю, одну необходимую каплю терпения. Он никогда не был силен в переговорах, лишь в быстрой атаке.
— Флейя не проявила неповиновения. Ты проявил. Отойди от леди и сдайся.
— Или?..
— Тебе все равно умирать, — пробормотал Ясень из угла, не шевелясь, напряженный, с мечом в руках, — отпусти госпожу.
— Как трепетно сыны Элдойра защищают свою собственность! — следующее движение Лияри Ниротиль не успел даже отметить, оно было столь стремительным — смазанный след в пространстве, остро разрезавший воздух звук натягиваемой тетивы — перед тем, как охнула рухнувшая на пол Сонаэнь, а в руках Наместника появился длинный лук.
У него почти драконий взгляд, отметил Ниротиль. Едва видимые зрачки, концентрация на грани возможного, движения отточенные и плавные, идеальные. Жаль лишать такого воителя армию.
Если бы только не стрела, с расстояния в четыре шага нацеленная полководцу в лицо. Возможно, какие-то герои умудрялись отбить стрелы мечами, но даже стремительная сабля Этельгунды не могла изменить законов природы: отпусти Дека тетиву, и Ниротилю пришел бы конец мгновенно.
«Не стрелять! Прочь! Всем два шага назад!», командовал кто-то снаружи, Ниротиль не видел, кто. Шум поднимался вокруг. Зеленые глаза флейянца сузились, полыхнули огнем.
— Ну давай, торгуйся со мной дальше, Миротворец, — прошипел Лияри, и в эту секунду Сонаэнь тенью метнулась между ним и полководцем, Ниротиль только успел втянуть воздух со свистом, не успел произнести «Не смей, дура!», —
— не хочу запомнить тебя такой: ненавистное серое платье, вздрагивающие плечи, следы на шее сзади, под волосами, до сих пор спутанными; жалкая, маленькая, глупая девочка, любившая рыцаря и нашедшая вместо него чудовище, я виноват был и буду, я не умею иначе, прости, прощай —
Но зеленый огонь погас в мстительных ярких глазах, и Лияри медленно, очень медленно ослабил тетиву.
Улыбка и даже ее тень пропали с его лица, и глядел он теперь не на полководца, а на леди Орту. Ниротиль не шевельнулся, пока Наместника опускали на колени, быстро разоружали и связывали, тихо переругиваясь, присягнувшие воины мастер-лорда Сартола.
С губ Лияри не сорвалось больше ни звука, ни слова. Ниротиль тоже ничего не сказал, глядя в спину своей жены. Она так и не обернулась, чтобы встретить его взгляд. Мужчина поднял руку, чтобы коснуться ее плеча, возможно, в знак признательности. Или в знак того, что, как он знал, признательность должна быть тем, что следует чувствовать. Но стоило Тило только потянуться к ней, и ее плечи чуть сжались, как в предчувствии удара, и он замер.
Та самая рука, что держала ее за волосы накануне, пока он насиловал ее. Та, которой он оставил следы на ее теле прошлой ночью. Которой убивал — чаще всего, в самом недалеком прошлом; рука, бросившая факел в сеновал в Сальбунии и заставившая гореть заживо беспомощных горожан, запертых внутри, рука, оскверненная слишком многими темными деяниями.
Ниротиль сжал кулак, поднес его к губам, прикрыл глаза на мгновение, понимая, что, возможно, предпочел бы на ее месте виселицу такому прикосновению.
*
Из всех воинов Ниротиля Литто один заметил, что его командир слегка не в себе. Остальные, даже Ясень, словно и забыли, что их предводитель был однажды тяжело ранен. Только не Литто, подхвативший Ниротиля сразу по выходу из его шатра. Литто также принадлежал к семье полководца — степень родства никогда не занимала обоих, и, сколько бы раз они ни пытались выяснить ее, результаты отличались от предыдущей попытки.
Объятия Литто были, возможно, чересчур фамильярными, когда он и Ясень провожали полководца к госпитальерам. Сами воины заняли место снаружи, у тентов, занявшись делом: быстрым зашиванием саванов.
Сегри тоже не оказал полководцу особого почтения.
— Чем ты меня опоил, — едва ворочая языком, пробормотал Ниротиль. Сегри безжизненно растянул успокаивающую ухмылку на губах. Горцы редко умели проявлять понятные другим эмоции.
— Успокоительное. Ваш пульс, мастер войны, слишком частый. Я бы порекомендовал также кровопускание.
С лежанки Трис донеслось сдавленое хихиканье.
— С вами, душегубами-лекарями, только свяжись, — Тило закрыл глаза и потер веки, — Ясень, ты проследил, чтобы…