— Что ж, мне не стыдно проиграть после всего, полководец Элдойра, — Дека поднял к лицу скованные руки, — так и будет до завтра?
— Ты изворотливый червь, и я не стану рисковать.
— Ты не сказал, как именно я умру. Сталь или петля?
— Петля.
Он хмыкнул. Опустил взгляд. Ниротиль не мог не восхититься мужеству, с которым Наместник воспринял известие о казни.
— Какая судьба ждет леди Орту? — вдруг спросил Дека. Ниротиль заскрежетал зубами.
— Это определенно не твое дело.
— Если она будет стоять или висеть рядом со мной, я хочу знать.
Ниротиль промолчал, и Дека кивнул.
— Нет, значит. Ты не решился. Пока. Это мудро. Полагаю, Правитель получил самые точные сведения о моем преступлении… Нет, конечно, нет. Ты не сказал ему, полководец Юга, — Дека сделал преувеличенно изумленное лицо, — это бы слишком сильно задело твою гордость. Ты убьешь ее тайно? Уже это сделал?
Его голос чуть изменил тональность на последней фразе. Ниротиль сделал шаг назад. Дека был столь же неприступен и неуязвим, как стены его любимой Флейи. Полководец не мог при всем желании победить силой. Но он не собирался отказываться от сражения.
— Что я сделал и собираюсь делать со своей женой, не твое сраное дело.
Глаза Лияри окончательно потеряли искорки веселья. На впалых скулах заиграли желваки, челюсти сжались. Голос его был громче обычного, когда он заговорил, тщательно подбирая слова:
— Я видел, что ты сделал. Не думаю, что в первый раз. Что ж, сейчас сила на твоей стороне, закон тоже, и ты отыграешься, уверен. Ты, много мнящий о себе, герой войны, полководец юга, насильник, поджигатель и мародер; верный воин белого города, хороший командир, обманутый муж. И ты ее плевка не стоишь, — сказал Дека спокойно ему в лицо, но полководец ни слова не произнес больше, открывая дверь и впуская Советника к приговоренному.
*
Время до заката Ниротиль провел, бессмысленнно слоняясь вдоль лагеря и доводя воевод-сотников. Они пересчитали все, что было в арсенале, перебрали до зернышка амбары Флейи, описали то, что можно описать — встречались прелюбопытные вещицы — и, выискивая, чем занять новобранцев и эскорт-учеников, Нироиль дошел до того, что отправил их подметать дороги на север. Как раз начался снегопад.
Чем-то отвлекать юнцов надо было.
А Флейя не нуждалась ни в восстановлении, ни в обороне. Мертвая тишина улиц не изменилась с того дня, как Ниротиль впервые попал сюда, если не считать квартированных солдат. Редко попадались ремесленники или торговцы на общих улицах. Настоящий город-призрак — разве что не был разрушен и заброшен, напротив, сиял чистотой и обустроенным бытом.
Что так и не сделало его милее полководцу. Он не мог дождаться дня отъезда, когда бы тот ни наступил. Триссиль разделяла его мнение. Он навестил ее перед обедом; последние дни им редко доводилось видеться.
— Как ты, лиса? — шепотом спросил Ниротиль, присаживаясь к ней. Она неловко почесала левой рукой голову — оплавившиеся и сгоревшие кое-где волосы, теперь еще и грязные.
— Завшивела. Значит, не сдохну.
— Конечно, не сдохнешь.
— Невелико утешение, — она судорожно вдохнула и выдохнула, — мастер Сегри считает, моя кожа мешает мне дышать. Та, что обгорела. Представляешь? Кровопийца хренов. Говорит, она меня отравляет или что-то такое. Я велела ему идти в драконий зад. Он сказал, что там ему придется стать моим соседом.
Ниротиль принудил себя посмеяться.
— Как рука?
— Глянь сам, — она размотала бинт, протянула искалеченную кисть ему. Он пристально всмотрелся, оценивая повреждения.
Пожалуй, Тило готов был и к худшему. Что в целом не уменьшало тяжести того, что он увидел. Мизинец отсутствовал начисто, от безымянного пальца осталась одна фаланга, и весь край ладони был похож на слипшуюся, сморщенную курагу из-за рубцов. Некоторые уже закрылись, но большая часть еще сочилась жидкостью и сукровицей. Хуже было то, что оставшиеся пальцы опухли и почти не двигались, а Трис поморщилась, когда мужчина взял ее за запястье.
— Трещина в кости? — спросил он, осторожно встряхивая ее ладонь. Она втянула воздух с шипением сквозь зубы.
— Я тебя ненавижу, капитан, ты мастер пыток, о-о! Болит!
— Что мастер сказал?
— Как спадет опухоль, видно будет. Капитан, а когда мы уедем отсюда, а? чего ждем?
Ниротиль вздохнул. Ему пришлось посвятить Трис в детали — в приготовления к казни, распоряжения Советника Правителя, который молчаливо, но решительно взялся за расследование преступлений против трона во Флейе. Не сказал он воительнице только о том, что у него есть еще нерешенное дело с Сонаэнь.
Он и так знал, что Триссиль казнила бы ее, будь на его месте; вероятно, действительно перерезала бы горло где-нибудь в темноте, далеко от посторонних глаз и ушей. Он и сам бы так сделал прежде.
Но один из четырех великих полководцев Элдойра, мастер войны, не мог так поступить с законной женой, не потеряв уважения других. Прежде Ниротиль не беспокоился столь сильно о репутации. В конце концов, он и его соратники были кочевыми войсками, какое-то время наемниками, и — Бога ради! — он даже с северянами-оборонями жил.
Но не теми, что теперь величаво расхаживали, почесывая бороды и потрясая богатыми шубами, по посольству в Элдойре. Не теми, которые припеваючи жили в своих северных городах, не интересуясь нимало тем, что происходит южнее Белозерья. Ниротиль долбанные месяцы провел бок о бок с теми, что не строили изб и не возводили теремов и городов за деревянными стенами, а ютились в землянках и не гнушались сожрать сородичей при случае или трахать матерей, когда больше никого рядом не оставалось.
Пропасть между тем, кем он был, и тем, кем его себе представляла Сонаэнь, становилась все более очевидна. Не перебивая, Трис выслушала его со скептическим выражением на лице.
— Зачем ты женился? — прямо сросила она, опрокидывая в себя стакан вина и не утирая рот — ожоги все еще не позволяли, — почему на ней?
— Ее отец был воин. Я не подумал, что она жила за чертой оседлости.
— Там, где платят за покатушки с деревянными копьями?
— Это турнир называется, сестрица.
— Одна херь, тупая затея и трата времени, — на ильти пробормотала женщина себе под нос. Мужчина не мог не рассмеяться.
— Пожалуй, ты гораздо больше похожа на жену полководца, — произнес Ниротиль. Воительница хрюкнула.
— Не смей, Тило. Не смей. Ты мне не нравишься даже.
— А я и имени твоего не знаю до сих пор, и присяги ты не давала. Уживаемся же как-то. Кстати, почему я тебе не нравлюсь?
— Член кривой.
— Трис!
Она тяжко вздохнула.
— Тебе не о бабах думать надо — пойми, ты всегда будешь хорошеньким, или как на хине? Привлекательным? Ты их найдешь десяток, сотню, капитан! А не захочешь их, — она запнулась, чуть смутилась будто, — тогда только позови — я согрею твою ночь всегда. Всегда. Чтобы ты от дури своей еще какую-нибудь шлюху не посадил на шею себе, и мы не оказались в дельце похлеще этого.
Он долго молчал. Оценивал и взвешивал каждое услышанное слово. Размышлял над тем, почему на нее не злился никогда. Правдивая. Такой она и была, хитрая Чернобурка; лгала и выкручивалась, но ему не врала никогда, ни о чем, даже когда он предпочел бы ложь. Один из немногих действительно верных друзей, которые остались у него.