Если учесть, что ряды его армии поредели, а большая часть присягнувших мастеров либо были бездомны, либо вынуждены кормиться наемничеством, он просто обязан вести их на запад.
В любом случае, выбор сделан. Спорить с Правителем он не стал бы, даже если бы тот велел ему вернуться в восточное Черноземье или на северные границы его, или даже дальше, к Пустошам — Ниротиль содрогнулся. Пожалуй, с таким назначением он бы все-таки поспорил.
Последний ларец с письменными принадлежностями Ясень почти упаковал. Молодой Сато получил приказ оставаться с гарнизоном во Флейе и с горя запил, да так неожиданно глубоко, что Ниротилю пришлось взять на себя заботы об обустройстве форпоста, пусть большей частью и в виде распоряжений и проверок.
Вещи упакованы, обоз подготовлен. Через несколько часов они выдвигаются в путь.
Что это, легкое жжение в пятках, в спине, сжимающее грудь, но не в тисках боли? Что это, жажда увидеть выстраивающиеся повозки, учуять запах костров, услышать строевые песни — даже самые ужасные, благочестивое дерьмо вроде «Славься, Элдойр, славься, белое воинство» или похабную дрянь вроде «Бесстыжей сестренки с плоскогорья»?
Вновь сквозь сон прямо в седле улавливать брань Триссиль и ответные возмущенные оговорки Ясеня, хохот Трельда — но нет его больше, нет, вдруг тенью осела мысль, — причитания Линтиля.
Полководец погибал в тоске по походам. Почти два года бездействия довели его до состояния, когда он рад был приветствовать любую, самую бессмысленную деятельность, которой армейцы обычно занимали эскорт-учеников.
Наконец, последние указания были розданы, письма написаны и заверены, Ниротиль обнялся с остающимися воинами — младший Сато, хренова истеричка, посмотрим, как ты справишься, мир тебе! — и спустился вниз. Выносили последние сундуки с первого этажа. В небольшом холле на лавке сидела Сонаэнь.
Ниротиль залюбовался ее осанкой.
Она была тенью самой себя, и без того не слишком заметной, в последние недели. С удивлением полководец обнаружил, что скучал по ее манере проскальзывать мимо вдоль стены, ее дешевым простецким платьям и неукоснительно читаемым по часам молитвам. Пусть даже она не делила их с ним, все равно. Каким-то странным образом ее присутствие составляло уют его дома — даже если не было дома вовсе, вот как сейчас.
Пустеть особняк не будет, его немедленно займет покорная трону семья, какой-нибудь воитель или судья с семьей, неважно, а после и следующие хозяева отправятся дальше. Так происходило всегда, разве нет?
Сонаэнь вздрогнула, когда полководец остановился над ней.
— Мой господин, — она поднялась, опуская глаза и смыкая руки ладонь к ладони, покорная и послушная, как и прежде.
— Все собрали? — он проигнорировал ее приветствие и оглянулся на своих новобранцев.
Они немедленно испарились вместе с остатками вещей. Ниротиль сел, но леди Орта осталась стоять.
— Что со мной будет? — спросила она чуть погодя.
Если она сдалась — эта победа была из тех, что радости ему не принесли.
— Это зависит от многих вещей.
— Вы казните меня?
Ему следовало мучить ее неизвестностью, но, хотя полководец и опробовал эту тактику, она не шла ему, заставляла его чувствовать себя слабым, и к тому же, требовала самообладания, которого у него не было. Ниротиль откашлялся.
— На самом деле, нет. Ты уедешь. Навсегда. Ты останешься моей женой, — просто сказал он, жестом показывая ей на лавку рядом, — ты отправишься в Мелтагрот, где Орден Госпитальеров свил себе гнездо Бог весть когда. Будешь жить там. Я беру на себя твое содержание и обеспечение твоей учебы, гарантирую защиту, признание и неприкосновенность.
Глаза леди Орты округлились, как и ее беззвучно раскрытый рот. Кажется, она в самом деле ждала казни.
— Я получил приказ о переброске в Загорье. Думаю, теперь это может быть надолго. Надеюсь. Хорошие лекари всегда нужны воинам. Ты также будешь представлять мой дом, когда это будет необходимо. Должен предупредить, там порядки строже, чем здесь. Но скучать ты не будешь. Загорье благополучный край, но для воинов там есть чем заняться. Как и для госпитальеров.
Сонаэнь молча кивнула. Словно все еще сомневаясь.
— Ты можешь сказать «спасибо», леди. Так обычно делают, — не удержался он от язвительного тона. Леди Орта не ответила.
Полководец хлопнул себя по коленям, поднялся. Это было неважно. Решение принято и выводы сделаны. Он одернул кафтан. Следовало озаботиться маршевым облачением. Ясень подготовил лошадей, а первые отряды ушли на север еще на рассвете. Ниротиль направился к выходу, когда ее рука опустилась ему на локоть. Он обернулся. Сонаэнь смотрела ему прямо в глаза.
— Вы не хотели наказывать меня.
Костяные четки, которые она перекатывала между пальцами, спрятались в ее рукаве.
— Нет. Я не хотел. Я вообще не хотел делать тебе больно.
Чистосердечный и правдивый, этот ответ ее расстроил, полководец видел ясно.
— Твою душу, ты так хотела умереть? — вырвалось у него с нервным смешком.
— Я не хотела, чтобы вообще кто-то умирал, ни он, ни вы, ни все остальные, — полководец вдруг уловил ее короткий, больной взгляд на книгу, которую она оставила на столе. Конечно, Писание; то, которое ей оставил Дека Лияри.
Он расхохотался. Это было так глупо, так невероятно глупо, но он почти понял ее в ту же секунду — почти; все ее попытки закрыться от происходящего вокруг, все мечтания о несуществующем, верном, сладкоречивом рыцаре, ночью превращающегося в слюнтяя в ее объятиях, а днем услаждающего трепетный взор гарцеванием вокруг. Миры, где обитали подобные экземпляры, никогда не соприкасались с миром Ниротиля.
Женщины, похожие на нее, тоже не приходили в мир полководца Лиоттиэля, с другой стороны. Женщиной из его мира была Мори, жадная и лицемерная притворщица, княгиня Белокурая — бесстрашная титулованная потаскушка, или Трис — верная соратница, носящая не меньше шрамов на теле и душе, чем он сам. Война была не для Сонаэнь.
Он мог увести ее из-под обстрела живой, мог вытащить из огня, убить всех ее врагов и отомстить за каждую потерю, но не умел притворяться исполнившейся мечтой, даже если когда-то таковой и показался. Обида все еще царапала полководца Лиоттиэля под сердцем, но, гневливый и легко закипающий, он всегда был отходчив и успокаивался столь же легко.
— Ты думаешь, ты виновата в чем-то, кроме того, что задрала юбку не перед тем мужчиной? Ты думаешь, ты хоть над чем-то властна? Тебя не переубедил нож твоего любовника у горла? Девочка, это война. Но мне не хотелось бы, чтобы ты стала оружием не той стороны, — он повел рукой в сторону книги на столе, чувствуя необходимость объяснить свое внезапное веселье, — ты слишком молода, наверное, чтобы понять. Слушай. Я на память не помню, но… — Ниротиль потянулся было к книге, но Сонаэнь прижала ее к груди, глядя на него исподлобья, затем, поразмыслив, подошла к своим сумкам и достала другую, свою собственную, книгу, уже завернутую для длительного путешествия.
— Благодарю, милая. Хм, так, так, вот, ага. Слушай. «Когда встретите их — убивайте их, где бы это ни произошло». Нет, не совсем то. Или вот: «Нападайте на них, если они нападают на вас, а если они отступают, оставьте их». Это про войну. Но я думаю, не только. Вот, например: «бойтесь преступать границы дозволенного и соблюдайте обеты», — он поднял глаза на Сонаэнь.