Зажмурив глаза, я крутанула большим пальцем по дну чашки. На чистом донышке чернело четкое изображение ключа.
– Йе-е-с!!!
В дверь заглянула мама.
– Ты чего? А-а, все гадаешь?..
– Ничего, – ответила я и слизнула кофейный осадок с пальца. – Ключ – это к исполнению желания!
Мама тихонько затворила дверь – вот дуреха…
Я выбежала следом, схватив «гадальное» блюдце.
– Вовка, смотри! – Я подошла к брату и показала блюдце. – Что ты видишь?
– Бегемота, – скорчил рожу Вольдемар, но, увидев по лицу сестры, что не попал, пригляделся внимательнее. – На ботинок похож.
– То-то же, а видишь три точки? Они указывают на время. Так что мы наконец-то сможем проверить гадание.
– Ты это о чем?
– Ты ботинок разглядел?
– Ну…
– Гну! Кроссовки твои найдутся, балда!
Вольдемар и Лодя быстро переглянулись.
– Что ты об этом знаешь? – строго спросил брат.
– Ты чего, Вов? Кто вчера босиком пришел? С кого кроссовки сняли какие-то отмороженные? Или ты все соврал?!
– Может, рассказать? – спросил у брата Лодя. Вольдемар пожал плечами.
От обиды запершило в горле, но я продолжала сверлить их глазами.
– Вольдемара спутали со мной, – глядя куда-то в сторону, сообщил Лодик.
– Ничего не понимаю, – выдохнула я.
– Я тоже.
Через десять минут меня просветили о странном предсмертном звонке его отчима, из которого вычленили три слова: сгинь, кроссовки и ключ . И если бы у братухи какие-то типы не сняли, угрожая ножом, кроссовки (на золотую цепь с крестиком даже не взглянули, в карманах не шарили), то Лодик и не придал бы никакого значения несвязной речи отчима.
– Так что же вы ждете?! – воскликнула я. – У тебя, Лодя, только одна пара?
– Они на мне.
– Сымай!
– Уже, мой дорогой Шерлок Холмс.
– И что?
– А то, – зашептал уже Лодя. – Мы нашли вот этот ключик. – И вытащил из-под ворота свою золотую цепочку, на которой теперь болтался маленький серебристый ключик с оттиснутой цифирькой – 27.
– За ключиком идет охота! Только где та волшебная дверца?..
– Значит, надо искать горбатую бабку. – Я не заметила, как озвучила свои мысли. – Это я про сегодняшнее гадание. Все одно к одному. Осталось появиться какой-то бабке, и она приведет меня к «белой голове». Это, я думала, к тебе, – обратилась я к Лодику и поняла, что сказала больше, чем хотела.
– Майечка, ты хоть не пыли, – поморщился мой нежный братик. – Тут столько всего навалилось, а ты – «белая голова», «горбатая бабка»… Одно пока утешает – в Солнечногорске нас искать не будут – пусть себе пасут в Пятигорске… Пойдем лучше прогуляемся.– А заодно и бабку поищем, – подмигнул мне Лодик.* * *
Мы несколько раз обошли вокруг трех соседних пятиэтажек. Думали-гадали: дверцу к каким сокровищам может открыть этот ключик?..
– А вдруг мы ненароком влезли в дела наркодиллеров? – тихо сказал брат.
– Или террористов? – едва слышно прошептал Лодик.
– В чашке проявилась шапка , а это – к богатству, – упрямо сказала я. – Пока же все сходится!..
– Осталось только присмотреться к этим бабусям, – натянуто улыбнулся Вольдемар, указывая на целый их выводок у детской площадки. – Может, узнаешь ту, «из чашки»?
То ли действительно этот день оказался странным донельзя, то ли нас зримо вела рука судьбы, но через некоторое время мы обратили внимание на неестественно грузную пожилую женщину с раздутым черным полиэтиленовым мешком в руках. Она, как и мы, прогуливалась у крайней пятиэтажки. Впрочем, прогулкой назвать это было нельзя. То она легонько, несмотря на тучность, просеменит до угла, то осторожно выглянет, то постоит-потопчется, затем поспешно просеменит до другого угла – снова выглянет…
– Наша бабка – зуб даю! – уже серьезно выпалил Вольдемар. – Кого она там высматривает?
Мы это поняли уже через минуту. Осторожно, раз, наверное, в пятый выглядывая из за угла, бабка вдруг пулей кинулась под заворачивающий на въездную дорожку джип. Визг тормозов сорвал с нас оцепенение, и мы бросились к месту происшествия.
Глава V
Нина Тихоновна
Солнечногорск, 5 апреля 200… г.
Радио у пенсионерки Нины Тихоновны практически не выключалось. Вот и сейчас, перебирая гречку, она дослушала любимую передачу с Андреем Дементьевым и вслед за автором повторила ее рефрен:
Никогда, никогда ни о чем не жалейте…
Она и не жалела. Старалась не жалеть, что всю жизнь (за исключением студенческих лет) прожила, практически никуда не выезжая, в родном Солнечногорске, что едва сводит концы с концами на мизерную пенсию – труд врача-терапевта достойно не оценивался ни в советские времена, ни тем более сейчас; что так и не вышла замуж и лишь на старости лет удочерила двоюродную племянницу Ларис у… Жалела, убивалась лишь об одном, что не может помочь девоньке осуществить мечту – выучиться на врача. А горевать было о чем – Лариса, лидирующая на всех профильных школьных олимпиадах, умница, медалистка, провалила первый же вступительный экзамен в столичном вузе – в том же мединституте, где училась в свое время Нина Тихоновна. Там откровенно намекнули, что поступить она сможет лишь на коммерческой основе. И теперь доченька, чтобы и год не терять, и опыт поднакопить, устроилась в больницу санитаркой. Да, она у меня талантливая, целеустремленная. Но в наши дни этого недостаточно.
Задумавшись, она и не заметила, когда российский канал переключился на местный. Хорошо поставленный голос вещал, что предвыборные страсти в городе накаляются.
– На сегодня лидирует Константин Горин. Его рейтинг побил даже «тяжеловеса» – Сметанина. А сейчас минуту внимания! Сенсационная новость от председателя горизбиркома Лидии Умеренко. Как только что нам сообщила Лидия Петровна, комиссия рассмотрела жалобу почетного жителя Солнечногорска пенсионера Копейко на лидера предвыборной гонки Горина, о том, что Горин исковеркал смысл популярной и всеми любимой песни Михаила Боярского и надсмеялся над поклонниками фильма «Три мушкетера». Комиссия согласилась с доводами уважаемого ветерана и предписала Горину в трехдневный срок предоставить разрешение авторов песни на ее использование в агитационных целях. В противном случае будет поставлен вопрос о снятии Горина с предвыборного марафона.
– Вот тебе и пожалуйста! Как появился порядочный человек, его уже готовы затравить, оттереть и сожрать. Так и знала! – всплеснула руками Нина Тихоновна, машинально смешав уже очищенную гречку с кучкой отобранного мусора. – Тьфу ты, еханый бабай! Ладно, бог с ней, с гречкой. Будет угодно небесам, вечером дочищу. Пора одеваться.
Подтянутая и не по годам стройная, Нина Тихоновна надела темные брюки, затем закуталась в пуховую шаль, а сверху один за другим натянула два толстых свитера и… превратилась в колобок. Затем едва втиснулась в свой старый, свободного покроя плащ пятнадцатилетней давности, купленный еще в то время, когда она была на двадцать килограммов полнее. Сейчас этот плащ она едва застегнула. Из шкафа легко вытянула объемный полиэтиленовый мешок и, немного подумав, схватила так и не спрятанное на зиму пальто и аккуратно утрамбовала в тот же пакет. Взглянула на себя в зеркало и произнесла:
– Бронежилет из тряпья получился знатный. Что ж медлишь, подруга? Страшно?! Сейчас ты рискуешь даже меньше, чем шестьдесят три года назад.
Тогда, в оккупации, восьмилетняя оторва при всяком удобном случае плевала в борщ фашистам, которые заняли их домик на окраине Солнечногорска, а хозяев выселили зимой в летнюю кухню, обязав готовить им еду.