Остальное он помнил весьма смутно: уходили одни гости, приходили другие. Менялись бутылки, и лишь неизменно на столе лежали мокрая колбаса, нарезанная толстыми ломтями, и пепел сигарет, сбрасываемый гостями прямо на клеенку, накрывавшую стол. Он уже почти не пил, а дремал, отвалившись к спинке дивана. Около трех часов ночи наконец-то все угомонились. Часть гостей уехала куда-то гулять в новое место, а оставшиеся расположились вповалку, кто где мог.
Гонщик, не обращая ни на кого внимания, почувствовав, что диван, стоящий возле стола, освободился, сбросил ботинки и завалился спать, уткнувшись лицом в стену. Отключился он сразу. Приоткрыв утром глаза, долго не мог понять, где находится, и лишь обрывки всплывших из подсознания видений заставили его вспомнить и лихие танцы на Бауманской, и поездку в машине, и натужное запойное гулянье здесь, в этой квартире.
Притон какой-то, - подумал он. - Наверное, вся округа знает, что здесь можно спокойно выпить, и прет сюда со всех сторон. Ну и попал я в компанию! Он повернулся на бок и увидел, что лежит не один. Рядом с ним женщина лет сорока, в комбинации. Покрывало с неё сползло, и Гонщик с отвращением посмотрел на её дряблые, с прожилками вен ноги. Неужели у меня с нею что-то могло быть? Да нет, вряд ли. Уж слишком я был пьян. Но на всякий случай в диспансер надо сбегать провериться. Но тут же, вспомнив, что предстоит ему в наступающий день, Гонщик горько усмехнулся: Вот дурак, нашел о чем беспокоиться. Снявши голову, по волосам не плачут.
Он тяжело перелез через женщину, которая, приоткрыв глаза, махнула куда-то неопределенно рукой и сказала:
- Туалет - налево последняя дверь. Накрой меня, мужчина, а то я что-то захолодала.
Гонщик послушно поднял с пола покрывало и накинул на женщину. Дом был хрущевской постройки, и Гонщик обрадовался, обнаружив, что санузел совмещенный. Он с наслаждением залез под холодный душ, просто физически ощущая, как убегает, испаряясь из его организма, алкоголь. Побрезговав пользоваться покрытым грязными пятнами, давно не стиранным полотенцем, Гонщик натянул одежду прямо на мокрое тело и вернулся в комнату.
Среди шумно дышащих винными парами спящих людей его вчерашних знакомых не было. Наверное, укатили с тем интеллигентом - любителем длинных тостов. Ну и хорошо. Главное - ночь скоротал не под открытым небом. Здесь больше делать было нечего, и Гонщик направился к выходу, провожаемый равнодушным полусонным взглядом женщины, проспавшей ночь рядом со случайным гостем.
Ну и живут же люди: есть выпивка - есть веселье, а значит, день прожит не зря. Чем так существовать, уж лучше с головой в омут. И тут же поймал себя на мысли, что как раз сегодня лично у него броситься в бездонный омут больше шансов, чем у кого-либо. Он спустился вниз и вышел на улицу.
В глубине двора раздавалось мерно-ритмичное и в то же время нетерпеливо-злое пошаркивание метлы о пыльный асфальт. За мусорными бачками виднелась повязанная платком голова дворничихи, с остервенением выполняющей свои служебные обязанности.
Гонщик направился прямо к ней:
- Мамаша, где тут у вас метро поблизости?
Старуха даже не повернулась к нему, продолжая махать метлой. Предположив, что она его не слышала, переспросил:
- Какой хоть это район, мамаша? Где я оказался?
Ответа опять не последовало, и Гонщик повернулся и пошел прочь наугад.
- Эй ты, - внезапно окрикнула его дворничиха.
Он обернулся, увидел изборожденное морщинами старческое лицо с длинным носом и выбившимися из-под платка влажными волосами.
Ну и ведьма, - подумалось ему, - вылитая баба-яга!
- Не туда идешь, тебе левее надо. Там на автобус сядешь и через две остановки у метро окажешься. А район наш Чертаново называют.
Гонщик только покрутил головой: Ну и ну - Чертаново. Поистине я в чертовщину вляпался, попав в этот притон. Впрочем, при чем здесь притон? Я уже тогда погрузился в пучину бесовства, когда вступил в эту спецбригаду возмездия. Эх, да что теперь жалеть!
И он пошел прочь от безобразной старухи, открывшей ему истину, не оставляющую больше надежд, спеша удалиться от нее, словно это могло его ещё спасти.
Гонщик на автобусе добрался до метро и, сев в вагон, внезапно уснул.
Разбудила его какая-то сердобольная женщина на конечной остановке. Он, даже не поблагодарив её, вышел из вагона, пересел в обратный поезд. До встречи с Механиком оставалось ещё более двух часов, и он решил поехать за своим Запорожцем и подогнать его на всякий случай поближе к метро Площадь Революции.
Из осторожности он подошел к месту, где оставил автомашину, со стороны гаражей. Выглянув из-за угла крайней ракушки, убедился, что машина на месте, и уже хотел подойти к ней, но тут, опередив его буквально на минуту, к ней приблизился парень лет двадцати. По опухшему лицу было ясно, что он тоже мается с похмелья. Воровато оглядываясь, парень обошел вокруг машины и, не заметив затаившегося за блестящей на солнце ракушкой Гонщика, вдруг вытащил из кармана зеленой куртки связку ключей.
Ого! И на его жестянку нашелся любитель. Конечно, можно было выйти и вспугнуть воришку. Но с месяц назад Гонщик поставил хитроумное противоугонное устройство и теперь хотел убедиться в его надежности.
Тем временем парень какой-то универсальной отмычкой сумел повернуть механизм запора замка и смело рванул на себя дверь. Гонщик хотел уже выскочить из укрытия и схватить его, но тут мощный взрыв разнес Запорожец вместе с угонщиком на куски. Какие-то мгновения Гонщик ошеломленно смотрел на шлепнувшийся недалеко от него кусок окровавленной руки со скрюченными пальцами, но затем, придя в себя, рванул в сторону и помчался подальше от страшного места.
Ему все казалось, что за ним гонятся. И лишь окончательно задохнувшись от отчаянного бега, он остановился и заставил себя думать поспокойнее. Но это ему не удавалось. От одной мысли, что это его, а не чужое тело могло быть сейчас разметано взрывом на кровавые куски, ему становилось не по себе. Единственным утешением была мысль, что теперь для Зеро и Джокера он исчез с лица земли. Его нет. Просто нет. И внезапно он понял, что свободен. Свободен от дальнейшего участия в работе бригады и от необходимости продолжать игру с бандитами. Как ни странно, но этот взрыв, вычеркнув его из жизни, обеспечил ему безопасность. Теперь он может скрыться из города, уехать далеко отсюда и жить, жить, жить!
Он направился к столикам открытого кафе под полосатыми зонтиками, взял себе сто граммов водки, чашку кофе и горячие сосиски. С внезапно проснувшимся аппетитом проглотил все это. И, заказав ещё чашку кофе, закурил сигарету. Сама мысль о чудесном спасении бодрила его, внушала надежду и сомнение: а надо ли теперь идти на встречу с Механиком? Ведь если он не придет, то Механик узнает о его гибели и никаких претензий иметь не будет... Внезапно ему вспомнился тот злосчастный день, когда он потерял работу в милиции. Тогда начальство выехало на небольшой пикничок за город. Ну и подполковник настоял, чтобы и он выпил граммов сто водки. Конечно, подполковник это сделал из добрых побуждений, считая, что проявляет демократизм и внимание к простому человеку - своему подчиненному. И он уступил, чтобы не обидеть начальника. А на обратном пути откуда-то сбоку вывернулся мотоциклист. Он его зацепил крылом. Тот упал неудачно, ударился головой и остался инвалидом. Расследование показало, что виноват целиком мотоциклист и легкое опьянение Гонщика не явилось причиной несчастья. Но струхнувший подполковник, опасаясь за свои погоны, не пожелал вмешаться и заступиться за попавшего в беду подчиненного. Гонщика уволили, да ещё начались нелады в семье. Одно к одному - и лишь в бригаде он почувствовал себя вновь хоть кому-то нужным. А теперь от бригады остались только они двое. И скоро, ох как скоро он вновь останется один. Если только останется.
Гонщик допил кофе, выбросил погасшую сигарету и пошел к метро. Он ещё сам не знал - направляется ли на встречу с Механиком, сулящую ему неминуемую гибель? Он оставлял за собою право в последний момент не выйти из вагона на станции, где назначено свидание. Но, когда увидел Механика, одиноко стоявшего у скамейки, Гонщик, не отдавая отчета своим действиям, сделал шаг из дверей вагона, уже начинающих закрываться.