— Понял.
— Теперь иди. Когда напишешь, принеси мне. Да постарайся принести через день. Напиши больше и везде вставляй места из евангелистов и апостолов; хорошо сделаешь, если приведешь цитаты из Василия Великого, Иоанна Златоустого и прочих вселенских учителей.
— Очень хорошо.
— Ну, теперь иди с богом.
Придя домой, Егор Иваныч увидел на столе, в комнате Троицкого, две бутылки с простой водкой, узел с калачами и сверток бумаги. В этом свертке он увидел новую книжку журнала.
«Ну, — подумал Егор Иваныч, — затевают что-то». Троицкого не было дома. Егор Иваныч любил читать только беллетристику, но прочие статьи читать у него не было терпения, короче сказать, он не понимал их.
Пришел Троицкий с двумя бумажными узелками, в одном из которых была колбаса и печенка, а в другом чай и сахар.
— А, Павел Иваныч! — сказал Попов и поздоровался, то есть пожал руку Троицкого.
— Какой и тон-то! Ну, что? Бар или ек?
— Бар.
— Вот как! Какими судьбами?
— Ректор…
При этом слове Троицкий строго взглянул на Попова, — не врет ли он, или каким образом ректор мог помочь делу.
— Не врешь?
— Еще бы! Слушай, что было.
— На папироску, и рассказывай, только без прикрас.
Попов начал рассказывать похождения двух дней.
— Ну что же, хорошо, — сказал Троицкий по окончании рассказа Попова. — В сорочке родился… А я, брат, учиться! Тебе это не по нутру. Радуюсь, что место получил, только слово? Сумеешь сочинить?
— Только не мешайте, пожалуйста. Ведь одни сутки остались.
— Не беспокойся. Мы тебя не введем во искушение. Егор Иваныч! Егорушка! товарищ… Ведь нам всем жалко тебя, больно… Э, да что толковать!.. Ну, твои дела, значит, что называется, в шляпе. Поп, брат, ты. Благослови, отче.
— Бога бы ты постыдился…
. . . .
— Егор Иваныч, вот что: а жена?
— Найдем!..
— А?
— Не спросим вашего брата.
— Однако жена… Ты пойми: что такое мужчина и женщина? Что такое, по-твоему, мужчина и женщина?
Егор Иваныч сначала подумал, что говорить с Троицким не стоит, потому что он переспорит его, а все его резоны «ровно ни к чему не ведут». Однако он сказал:
— Да что с тобой толковать! Ты человек светский, я — духовный. По-нашему, жена должна быть помощницей мне, должна уважать меня… повиноваться мне.
— Та женщина, которую ты теперь не знаешь?
— Женщина против нас ничто.
— Что?!
— Плевок.
— Подлец ты, Попов!
Егор Иваныча зло взяло…
— Говорить я с тобой не хочу… Убирайся вон, иначе ректору окажу.
— На это господин Попов, я вам скажу вот что: во-первых, я не уйду, потому что квартиру я снимаю не у вас; во-вторых, я ректора не боюсь, так как подал в отставку из вашего сословия.
Попов молчит и ходит по своей комнате.
— Егор Иваныч, на что вы сердитесь-то?
Молчание… Троицкий вошел в его комнату. Попов не смотрит на Троицкого.
— Егорушко! а двенадцать лет дружбы?..
Это тронуло Попова.
— Ты мне теперь не можешь быть товарищем.
— Знаю, почему; но головы на отсечение не дам. Егор Иваныч, к чему эти ссоры? Ведь мы ссорились раньше за идеи и мирились, но не так, как теперь. Вероятно, ты потому сердишься, что скоро получишь место; но, брат, у тебя еще задача — слово. Подумай!
— Не тронь меня, Троицкий.
— Не буду трогать. Дай лапочку!
Друзья поцеловались.
— Славный ты, Егор, будешь поп. Дай бог тебе успеха, да брюхо растить, ребят меньше. Только вот тебе просьба: не трогай нас, твоих товарищей; не говори проповеди на воздух. Ты лучше печатай что-нибудь в «Духе христианина» или «Православном обозрении», тогда тебя будут читать и семинаристы и отцы разные. Пиши дело, настоящее, говори прямо, а на старинные идеи не упирайся.
— Знаем, как делать.
— А знаете, так и знайте…
Начали собираться товарищи. Собралось человек восемь, выпили по рюмочке водочки, закусили.
— Давайте читать.
Начинается чтение. Все слушают и молча смотрят то на Троицкого, то на книгу. Если что кому-нибудь не понравится и кто-нибудь не поймет чего-нибудь, следует остановка:
— Стой! он врет.
— Нет, не врет!..
— Объясни!
Следует объяснение.
— Прочитай снова!
После чтения опять спор. Каждый критикует по-своему, под конец соглашаются: