— Какую?
— Дочь нашего соборного дьякона Алексея Борисова Коровина, Лизавету. Ей в сентябре восемнадцатый будет. Я ее знаю, она моя подруга. Девушка хорошая.
— Красивая?
— Ну, нельзя сказать, чтобы красивая, а только рукодельница, смирная.
— Что же она так долго не замужем?
— Как долго? Ей ведь теперь семнадцатый, а в один год не скоро найдешь женихов, да Алексей-то Борисыч под суд попался, поэтому хорошие женихи обегают ее.
— За что он попался?
— Знаете ли, он любит выпивать, и в церкви перед евангелием случалось выпивать. Зато у него голос огромный, у моего дьякона хуже голос, верно оттого, что он еще молод. Был он, знаете ли, на похоронах, — жену чиновника похоронили. Там напился, что называется, — душа в меру. А он пьяный любит ругнуться всякими словами, и если его заденет кто-нибудь, он и рукам волю даст, а он, как ударит, так и повалит на пол… Поспорил он с городничим, жену его как-то обозвал, тот его обозвал пьяницей. Алексей-то Борисыч не посмотрел, что он городничий, схватил его за мундир и оторвал две пуговицы совсем, с сукном. За это его, бедного, и отдали под суд. А жалко! добрый какой; главное, голос у него здоровый: как рявкнет, окна звенят! Архиерей хотел было его к себе в протодьяконы взять, да вот, как эта беда вышла, ну его и отставили. Теперь мой муж стал старшим, а он служит редко, все пьет.
— Он богат?
— Какое богатство! Вот уж полгода, как ничего не получает, ну а прежде все пил. Может быть, у него и есть деньги, да только едва ли. Лиза говорит, что мать ее, Дарья Ивановна, берегет деньги от мужа. Право, соглашайтесь. Лиза славная девушка. Что вам в протопоповой дочери? правда, она красивая и разговорами собаку съела, только вам не пара. Она слишком горда. С нами не говорит, а поклонишься ей, нос на сторону воротит. Да едва ли и отец протопоп отдаст ее за вас.
— Я думаю тут попытаться, у отца протопопа.
— Как знаете, дело не мое… Только я бы не советовала вам. Лучше взять бедную, да хорошую жену, а не модницу какую-нибудь.
Егор Иваныч спал в сарае. Пробудившись утром, он услышал разговоры отца с дьяконом. Дьякон басил и крякал; Ивана Иваныча — едва слышно.
— Так-то-с, Иван Иваныч!
— То-то. А голова болит, надо бы опохмелиться.
— А черт их дери! Опохмелиться надо, встать только лень…
— И мне тоже.
— А мы-таки дерябнули.
— Залихватски!
— Так ты как думаешь насчет Коровина?
— Думаю, можно. Надо бы сегодня…
— Скорее лучше. Знаешь, что я сделаю?.. Пойдем сегодня сами без него к Коровину: если он пьян, разбудим, не пьян, к себе приведем.
— Ладно. Да у меня, брат, денег нет.
— Ну! Эка беда!.. Нам бы не поверили в долг? — поверят. Вот Коровин говорит: я забирал, забирал из кабака водку, не платил целый год, говорю: счет подайте в церковь. Те и подали. Ну, благочинный говорит: это не мое дело. Так тот с носом и остался.
— Да, трудно жить на свете… Только я смекаю, ловко ли будет у Коровина-то высватать?
— Уж не беспокойся. Я сам хотел свататься, да отец посоветовал эту взять. И как, слышь, вышло: только что стал я свататься, вдруг указ из консистории: переводится-де он в село. Вот те и раз! Ну, перевелся, там я и женился, потому что от благородного слова неловко отказываться,
— У тебя, брат, жена славная.
— Да ничего…
— Хозяйка хорошая,
— Это правда. Этим меня бог не обидел… А мы пойдем, выпьем?
— Да рано…
— Ну, толкуй! смотри, солнышко-то куда поднялось! Пойдем?
— Пойдем. Да и к Коровину пойдем же?
— Непременно. Тут дело верное.
— Надо ему сказать, чтобы он к протопопу не ходил.
— Нельзя, ведь он здесь будет служить. Если Егор Иваныч не пойдет сегодня к нему, то он съест его.
— Все бы подождать не мешало: авось протопоп-то и отдаст за него свою дочь.
— Ну уж!
Дьякон ушел. Егор Иваныч тоже слез с сарая и ушел в дом. За чаем шел такой разговор:
— Ты, Егорушко, лучше на дочери Коровина женись. Я уж это дело всякими манерами обдумал.
— Мне все равно.
— Оно не все равно. Пондравится, женись, не пондравится, можно другую найти. А насчет отца благочинного вы не беспокойтесь: не стоит овчинка выделки. Она хотя и нашего поля ягода, но, как дочь благочинного, так заважничалась, что годится разве в жены какому-нибудь благочинному или светскому человеку вроде исправника и т. п.
— Я теперь ничего не могу сказать.
— Как знаете. А мы все-таки Алексея Борисыча приведем сюда, как раз к обеду.
Егор Иваныч подумал и пошел к благочинному.
Благочинный был уже одет. На нем была шелковая ряса голубого цвета, камилавка и два креста — один наперсный, а другой в память 1853–1856 года.