— Не сердится?
— Нет, в глаза смотрит.
— Хочется, значит…
— А впрочем, она, кажется, дельная, — прихвастнул Егор Иваныч.
— Ну, и слава богу, Егорушко. А я, брат, вчера у Коровина был, там и ночевал, сегодня только после обеда пришел. Ну, наделал же ты там кавардак!
— Чего им там недостает?
— Эта Лиза сердится, плачет; мать ее тоже. А сам Коровин ругает тебя всячески.
— Ну, и пусть их.
Когда пришел Андрей Филимоныч, то Егор Иваныч рассказал ему свой разговор с Надеждой Антоновной.
— Теперь вам пока надо молчать. Вы ее ничем не урезоните, она ничего не поймет; а вы начните образование ее после.
На обрученье собрались Злобины, Егор Иваныч с отцом, который напомадил свои уцелевшие волосы помадой, городничий, исправник, почтмейстер, городской голова, письмоводитель и учитель Алексеев. Надежда Антоновна была разодета и сидела с матерью, около которой сидели Поповы. После обрученья, при чем жених и невеста по приказу родителей поцеловались, вечер тянулся скучно; говорили много, но тихо; все вели себя чинно, хотя и выпивали. Даже Иван Иваныч выпивал меньше обыкновенного. Он все поддакивал Марье Алексеевне. Свадьба назначена в воскресенье.
Дни до свадьбы шли хорошо. Егор Иваныч блаженствовал, невеста уже не косилась на него. Иван Иваныч скучал и ходил к протопопу редко, потому что тот не говорил с ним.
В воскресенье утром все было готово. Судья обещался прислать двух лошадей с коляской Егору Иванычу, а исправник четыре лошади с двумя колясками для невесты, городничий тоже хотел прислать лошадей. В субботу Егор Иваныч сходил к Будрину и попросил жену его, Матрену Степановну, быть его посаженой матерью — она согласилась; также согласился быть шафером семнадцатилетний брат ее, Иван Степаныч Морозов, обучающийся в словесности.
В воскресенье Егор Иваныч не пошел к обедне. После обедни за ним прибежал Егор от благочинного. Егор Иваныч взял напрокат у одного чиновника — знакомого очень хорошо Андрею Филимонычу — только что сшитый сюртук, брюки, жилетку, фуражку; манишки и галстуки были у Соловьевых.
— Вы готовы? — спросила его Марья Алексеевна при входе его в зал.
— Совсем.
— Смотрите, не ударьте лицом в грязь; чтобы у вас венец не спал; свечка чтобы ровно с Надиной свечкой горела.
— Хорошо. А Надежду Антоновну можно видеть?
— На что вам?
— Да нужно бы сказать кое-что.
— Скажите мне, я ей скажу.
Егору Иванычу хотелось только посмотреть на невесту, и он не думал любезничать с ней.
— Что же?
— Да нет уж, я после скажу.
Марья Алексеевна ушла. Немного погодя вошла невеста в шелковом голубом платье с кринолином, с распущенными волосами.
— Здравствуйте, Надежда Антоновна, — Егор Иваныч подошел к ней и подал руку.
— Мое почтение. Что нужно?
— Вы уж готовы?
— Да. А вы?
— Как видите.
— В этом-то? Ах, страм какой! Неужели вы в этом будете стоять со мной в церкви?
— Что же тут худого?
— Я не хочу, чтобы вы в этом венчались. Иначе я убегу из церкви.
— Дело не в этом, а я хочу спросить вас: охотой вы идете замуж или нет?
— Мне некогда, — сказала невеста и ушла.
— Вот те и раз! — сказал про себя Егор Иваныч. — Комедия не комедия, а черт знает что такое. Жаль, что я не поехал с Троицким… Ну, да была, не была — женюсь.
Благочинный наговорил Егору Иванычу очень много: что он выдает дочь единственно из уважения к ректору, и поэтому он не должен выходить из послушания благочинного, как начальника и как отца невесты; что жену он должен уважать, как дочь благочинного; что она делает большую жертву, выходя за него; что отец его, Иван Иваныч, должен вести себя чинно и знать только свою комнату и к нему, благочинному, не должен соваться, иначе благочинный прогонит его, как лишнего человека; что он, если будет учителем, должен учить так, как будет приказывать благочинный, и проч. Свадьба назначена в семь часов вечера.
К семи часам вечера народ толпами валил в церковь. По распоряжению тысяцкого-головы городничим были посланы казаки, чтобы в церковь пускать только одних чиновников, а прочих гнать вон. Поэтому народа около церкви много терлось Егор Иваныч сидел дома с своим шафером и отцом, расфранченный и надушенный. Сердце его билось. Ему почему-то страшно казалось ехать в церковь, он, пожалуй, готов был отказаться от женитьбы.
— Что, Егорушко, запечалился? не на смерть ведь готовишься, — сказал отец, тоже напомаженный.
— Тяжело, тятенька, с холостой жизнью расставаться.