Если протопоп брезгует табаконюханьем, то священник начинает атаку иначе. Он слегка толкнет протопопа, будто нечаянно, потом скажет: извините-с! Посмотрит на протопопа и скажет заискивающим голосом:
— Вы, отец протопоп, давно здесь? — После ответа следует опять вопрос: — зачем? и — ну, а как дела? — После ответа: «как сажа, бела», — следует приглашение.
У священников, дьяконов, дьячков и прочих обращение иное. Священник боится подойти к протопопу; кто его знает, кто он такой, а одноряоники обращаются запросто, потому что священника трудно различить от дьякона, если он не имеет знака отличия. Тут знакомство начинается так:
— Мое почтение!
(Следует дерганье за рясу.).
— Мое вам…
— Издалече?
И прочее… У дьячков и прочих придаточных еще проще: «Ты откуда?» — «Оттуда». — «Перепрашиваться?» — «Да». — «А стихарь хочу получить». — «Шиш получишь». Приезжий сразу видит своего брата приезжего, знает, что как он сам, так и собрат его приехал по нужде и церемониться нечего, во-первых, потому, что душу отведешь с сельскими людьми, а во-вторых, что от них можно узнать: нет ли где хорошего места.
В церкви много толковать нельзя. В церкви хотя и знакомятся, но знакомство это ни к чему не ведет, хотя и обещаются с обеих сторон угощения. Знакомство в консистории и в архиерейской прихожей доходит даже до дружбы, до одолжения деньгами. Чтобы потолковать, приезжие толкуют где попало, а больше на квартирах, где непременно угощаются чаем и в особенности водкой.
Егор Иваныч с дьяконом и дьячком пошли в консисторию. Там, в прихожей, называемой коридором, что называется содом и гомор. Человек двадцать разнокалиберных лиц, в разнокалиберных костюмах, с палками и без палок, с разноцветными кушаками, поясами и просто «опоясками». Говор непомерный — и басы, и теноры, и дискаитики, и прочие неописанные, но натуральные голоса переливаются в прихожей вместе с кашлем, кряканьем, которым редкий из духовных не одержим, начиная с словестности, и сморканьем. Сторож в военной форме сидит на диване и, посматривая то на того, то на другого, ухмыляется. Он дестевой [2] зашивает.
— Верно, мы с носом? — говорит протопоп протопопу, сидя на диване.
— Я жаловаться стану.
— Ну, наши жалобы ко вреду нашему последуют.
— Это досадно, целый час члена нет. На ваших который?
— Да двенадцатый, поди… — Протопоп вынул часы из-за пазухи, посмотрел и сказал: — без двенадцати двенадцатый.
— Как подошло-то?
— Аккуратно. — Оба смеются.
— Владыка ничего?
— Ты, говорит, не печалься. Сына твоего знаю, говорит… А вам?
— Отчего, говорит, ты тут не живешь? Я и говорю! ваше высокопреосвященство, народ ныне тут хуже стал, никакая речь не действует, даже с крестом не стали принимать…
— Поди-кось!.. Это правда, отец протопоп. Народ нынче совсем развратился, развратился так… Жалко! — и говоривший это сделал такую гримасу, что, несмотря на бороду и небольшую не заросшую волосами часть лица с носом и глазами, слушавший их бедный дьячок подумал, что протопопа или владыка пугнул, или у него только живот крепко болит. — Ну-с, а владыка на это как рек? — сказал протопоп.
— Ну, я и говорю ему: не могу я жить в этом городе, лучше, говорю, в губернский переводите. Он и говорит: об этом я подумаю…
— Я слышал, вас представили к наперсному?..
— От кого изволили слышать?
— Слухом земля полнится, отец протопоп. Говорят, будто скоро надевать его на вас станут.
— Ой, вздор! ох, неправда! Вот что значит: какие у меня недоброжелатели!
Протопоп протопопу или священник протопопу и наоборот ни за что не скажут правду: зачем они приехали в город. Зачем приехали — знают члены и секретарь консистории, эконом архиерейский и сам владыка; хотя же и знают семинаристы-богословы, и приезжие священники, и прочая мелюзга, — так разве хозяева, у которых они остановились, подслушав разговоры их с секретарем, «разгласили», — и сами приезжие на воле с своими детьми калякают, рассказывают им. Говорят люди, что они таят причины приезда до поры до времени, по личным причинам, по зависти.
Дьяконы и дьячки кричат:
— Ну-ка, отец дьякон, дай-кось табачку понюхать!
— Маловато.
— Ну, ну, нечего отнекиваться-то! У тебя, я знаю, хорошее ведь место.
— Вот за это слово я тебе и не дам. Шиш получишь! — И дьякон отходит прочь.
— Да что это, господи помилуй, как долго? — говорят человек шесть.
— Эй, сторож, впусти! — просит сторожа священник.
— Пущать не велено.
— Как не велено?
— Не велено, и все тут.
Протопопы ушли в канцелярию. За ними пошли и священники. Сторож вмиг подбежал к дверям и стал посереди их.
2
Дестевым называется казенная посылка — книги или бумага — в два-пять фунтов, зашитые в холст. (Прим. автора.)