- Здесь, - говорит он, - я все знаю.
- Комната двести сорок девять на третьем этаже А.
Посыльный говорит, что такой не знает. Во всяком случае, там, где я нахожусь, третий этаж, а не третий А. К тому же здесь нет никакой комнаты 249. Какой-то чиновник с охапкой бумаг в руках прислушивается к разговору и подходит ко мне, чтобы сказать, что номер 249 на третьем этаже А находится на бульваре Юлия Цезаря, в Казарме берсальеров.
Иду на бульвар Юлия Цезаря. Проталкиваюсь в отделение, где торгуют гербовыми марками. Оглядываюсь по сторонам: не попадется ли на глаза жена. Но ее тут нет. Здесь тоже никто не знает, где комната номер 249. Бегу по бесконечным коридорам, встречаю незнакомых людей. Потом спускаюсь во внутренний дворик, полный пыли и солдат. Спрашиваю, спрашиваю до полного изнеможения... Останавливаю старика посыльного. Для начала он интересуется, нет ли у меня пятиста лир. Зачем?.. Не говоря ни слова, он складывает бумажку, сует ее в карман и ведет меня в одну из бесчисленных человеческих конюшен казармы. Здесь тоже кишмя кишит народ. Все норовят всучить бумаги чиновнику, восседающему за столом и отгороженному от посетителей железной решеткой во избежание нападения и смертоубийства. Локтями пробиваю себе дорогу. Через час напряженной борьбы протискиваюсь к заградительной решетке. Поскольку мне нечего вручать чиновнику, спрашиваю, не передавала ли ему синьора Джорджи бюджет "Пермафильма". Он молча указывает мне на гору полученных договоров. Разводит руками. Тогда я поворачиваюсь и выхожу во двор, где теперь солдаты гоняют бумажный мяч. Возвращаюсь домой, зову жену. Никто не отвечает. Значит, все так, как я и думал: она исчезла.
4
Это были дни, когда леопард по имени Камилло в клочья разорвал своего хозяина, державшего его на балконе. Так стало известно, что в городе по домам живет еще штук тридцать хищных зверей. И сразу бросились в глаза пальмы и другие экзотические деревья, люди вдруг заметили негров, словно вылезших из-под земли. Итак, случай с леопардом превратил наш город в столицу африканской страны.
Понятия не имею, зачем я понадобился этой синьоре. Она попросила разрешения сопровождать меня в поисках жены. Она хотела чем-нибудь помочь мне и тем самым избавиться от чувства собственной бесполезности. Хотя самой ей не приходилось терять ни мужа, ни любовника, ни даже комнатную собачку. Ей хотелось участвовать в поисках ради самих поисков, чувствовать себя при деле, обрести уверенность в себе. Эта элегантная, плавно выступавшая женщина безропотно ездила со мной в общественном транспорте: в трамвае, троллейбусе, лишь изредка - в такси. Ее присутствие было связано с самыми небольшими дополнительными расходами. Во время пеших переходов она семенила сзади, покачиваясь - словно на прогулке с собакой, тащившей ее на поводке. Такой собакой был я. Я то и дело оглядывался. Часто знаком велел ей пошевеливаться. Я становился все злее и привередливей. Но у меня уже пропал интерес к шатанию по городу: с большой неохотой бродил я по улицам, понимая бессмысленность своей затеи. Часто я не доходил до указанного мне верного места, останавливался у подъезда дома, служившего, по моим предположениям, убежищем жене, и бессильно опускал руки перед звонком. Затем возвращался домой. По дороге заходил перекусить в старые, замшелые харчевни. Спутница - со мной. За себя она платила сама. Как раз в эти дни папа римский совершил далекое путешествие в Океанию. О нем говорили газеты, телевидение, люди. Вся атмосфера вокруг была пропитана поездкой папы, и особенно во время еды я чувствовал себя в Океании вместе со святым отцом. Однажды ночью мне приснилось, что я встретился с папой. На одной из площадей Пекина. Его святейшество получил специальное разрешение сделать остановку в Китае. В его распоряжение предоставили самолет для полета в Кантон, а в Кантоне его ждал вертолет, чтобы доставить в Пекин. И вот что получилось: папа прибыл в Пекин одинокий, как белая ворона. Никто его не ждал, и рядом с ним никого не было, когда он поднялся на трибуну, чтобы выступить перед двадцатью микрофонами. Площадь словно вымерла, в окнах ни живой души, и даже в небе ни самолета, ни птахи. И лишь тяжелое, усиленное микрофонами дыхание папы разносилось по залитой солнцем площади. Но вот наконец вдалеке показывается маленький человечек. Это явно христианин, набравшийся смелости бросить вызов великой китайской империи и всем семистам миллионам ее правоверных защитников. Человек останавливается посреди площади. Папа спускается с возвышения и идет ему навстречу. Все выглядит очень просто. К слову сказать, маленький человечек - итальянец. Это я. Я говорю папе, что приехал в Китай для сбора доисторических звуков. Предлагаю папе подкрепиться. У меня в ранце есть немного риса, хлеба, пара луковиц и рубленое мясо в кастрюльке. Мы садимся на землю. Я говорю ему все, что думаю о католической церкви. Советую оставить Ватикан. Вижу, как папа нервно скатывает шарики из хлеба и перекладывает их из ладони в ладонь, словно потерянный ребенок.
Женщина в доме утраченных иллюзий. Что я могу сказать ей, а она мне? Действительно, мы сидим возле кроватки, где спит трехлетняя девочка. Мать говорит мне, что потеряла мужа восемь месяцев назад, и как раз тогда девочка, которой в то время было два года с небольшим, стала разговаривать во сне хриплым голосом, непохожим на обычный - днем она говорила совсем иначе, - голосом пожилой женщины, глухим и непонятным, Но это еще не все. Ночью самовольно открывались и закрывались двери, словно кто-то входил в дом. И в довершение всего муж однажды утром ушел на работу и обратно не вернулся. Она задала мне вопрос: может, и моя жена сбежала, заблудилась в городе, напуганная странными звуками или чем-то сверхъестественным. Я тут же ответил отрицательно. И напомнил себе, что жена страдала провалами памяти. Все было гораздо проще, хотя и сложнее с медицинской точки зрения. Синьора взяла мои руки и сжала в своих, словно нуждаясь в тепле. Так мы сидели долго, не говоря ни слова друг другу, пока голос девочки не заставил нас очнуться. Это был неприятный, до странности старческий голос. Женщина склонилась к дочери, прислушиваясь к ее глухим, неразборчивым просьбам. Не раз повторяла она вопрос: это ты, моя старушечка? Я встал и вышел из дома. Голос девочки звучал у меня в ушах, вызывая страх и легкую дрожь в коленях. Я пересек сырой коридор и вышел в переулок, где меня продолжали преследовать хриплые призывы.