— Может быть.
Йохансон покачал головой.
— Вы всё равно разобьёте ему сердце. Работы для нефтяников больше не будет, правильно?
— Послушай, Сигур, я не хотела его обманывать, но… Ты же знаешь, вся эта индустрия претерпевает сейчас большие изменения, и людская рабочая сила становится жертвой в борьбе за существование. Что же я могу сделать? Йоренсен и без меня знает, что это так. Он знает, что численность персонала на Гульфаксе-С сократится раз в десять. Дешевле переоборудовать всю платформу, чем занимать работой двести семьдесят человек. «Статойл» носится с идеей вообще убрать людей с Гульфакса-Б. Мы могли бы управлять им с другой платформы, и даже это делается скорее из сострадания.
— Ты хочешь мне внушить, что ваш бизнес больше не приносит выгоды?
— Прибрежная индустрия окупается только тогда, когда ОПЕК поднимает цены на нефть. Как в начале семидесятых. Но с середины восьмидесятых они снова падают. И соответственно приходится искать новые источники, бурить дальше в море, на глубинах, при помощи робота и АУВ.
АУВ было сокращение от Autonomous Underwater Vehicles, они действовали в принципе как «Виктор», только не были связаны с кораблём пуповиной проводов. Прибрежная индустрия с интересом наблюдала за развитием этих новых глубинных роботов, которые словно планетарные разведчики продвигались в неосвоенные районы. Очень подвижные и чувствительные, они в некоторых случаях способны были принимать самостоятельные решения. С помощью АУВ появлялась возможность внедрять и обслуживать нефтедобывающие станции даже на глубине пять-шесть тысяч метров.
— Ты не должна чувствовать себя виноватой, — сказал Йохансон, подливая ей и себе вина. — Ты действительно бессильна против хода событий.
— Но мы все могли бы что-нибудь сделать, — угрюмо ответила Лунд. — Если бы человечество не транжирило горючее, проблемы бы не было.
— Была бы. Только чуть позже. Однако тревога об окружающем мире делает тебе честь.
— И что? — язвительно ответила она. От неё не ускользнул тон насмешки в его голосе. — Представь себе, нефтяные фирмы тоже разделяют эту тревогу.
— Да, но что они делают?
— В следующие десятилетия нам придётся заняться демонтажем шестисот платформ, поскольку они уже не оправдывают себя, а техника на них никуда не годится! Ты хоть знаешь, чего это стоит? Миллиарды! А к тому времени весь шельф будет выкачан полностью! Так что не надо выставлять нас какими-то негодяями.
— Ну хорошо, не буду.
— Разумеется, теперь всё будет зависеть от беспилотных подводных фабрик. Если мы этого не сделаем, завтра Европа целиком повиснет на нефтепроводах Ближнего Востока и Южной Америки, а нам останется кладбище в море.
— Мне нечего возразить. Я только спрашиваю себя, всегда ли вы точно знаете, что делаете.
— Что ты имеешь в виду?
— Вам придётся решить множество технических проблем, чтобы запустить автономные фабрики.
— Да. Конечно.
— Вы планируете введение техники под экстремальным давлением и с высококоррозийными примесями, к тому же ещё без обслуживающего персонала. — Йохансон помедлил. — Но вы даже не знаете, что там в действительности творится.
— Мы как раз пытаемся это узнать.
— Как сегодня? Тогда я очень сомневаюсь. Мне это напоминает туриста, который в отпуске делает моментальные снимки, а потом думает, что знает страну, в которой побывал. Вы пытаетесь найти место, застолбить участок и не сводить с него глаз, пока он не покажется вам многообещающим. Но вы так и не поняли, в какую систему вторгаетесь.
— Если, по-твоему, мы так торопимся, то почему я притащила тебе этих проклятых червей?
— Ты права. Ego te absolve. — Ты прощена.
Она кусала нижнюю губу. Йохансон решил сменить тему:
— Каре Свердруп, кстати, приятный парень.
Надо же было сказать хоть что-то позитивное за этот вечер.
Лунд наморщила лоб. Потом расслабилась и засмеялась:
— Ты находишь?
— Абсолютно. — Он распрямил ладони. — Вернее, напрасно он перед этим не спросил у меня разрешения, но я могу его понять.
Лунд покачала вино в своём стакане.
— Всё ещё очень свежо, — тихо сказала она. Они помолчали.
— Настоящая влюблённость? — нарушил Йохансон тишину.
— У него или у меня?
— У тебя.
— Хм. — Она улыбнулась. — Кажется, да.
— Тебе кажется?
— Я исследовательница. Вначале надо всё испытать.
Была полночь, когда она наконец ушла. В дверях она оглянулась на пустые стаканы и корочки от сыра.
— Пару недель назад ты бы меня этим взял, — сказала она. Это прозвучало почти с сожалением.
Йохансон мягко подтолкнул её в коридор.
— В моём возрасте бывают промашки, — сказал он. — Ну, а теперь всё! Иди исследуй.
Она вышла. Потом повернулась и поцеловала его в щёку:
— Спасибо за вино.
Жизнь состоит из компромиссов между упущенными возможностями, думал Йохансон, закрывая дверь. Потом он улыбнулся и прогнал эти мысли. Он использовал слишком много возможностей, чтобы жаловаться.
Ванкувер и остров Ванкувер, Канада
Леон Эневек замер.
Давай же, мысленно подбодрил он. Порадуй нас.
Уже в шестой раз белуха подплывала к зеркалу. Небольшая группа журналистов и студентов, собравшихся в подводном зале ванкуверского аквариума, застыла в благоговейной тишине. Сквозь гигантские стёкла они могли видеть всё, что происходило в воде. Косые лучи солнца плясали на стенах и на полу. Зал наблюдений не освещался, и непрерывная игра света и теней на поверхности воды волшебно озаряла лица стоящих.
Эневек пометил белуху безвредными чернилами. Цветной круг украсил её нижнюю челюсть. Место было выбрано так, что кит мог увидеть этот круг только в зеркале. В стеклянные стенки бассейна были вмонтированы два зеркала, и к одному из них белуха целенаправленно устремилась. Белое тело слегка развернулось в движении, будто она хотела показать зрителям свой маркированный подбородок. Потом она остановилась перед стеклянной стеной и немного опустилась, пока не достигла уровня зеркала. Замерла, встала вертикально, двинула головой в одну, потом в другую сторону, явно пытаясь узнать, из какой позиции круг виден лучше всего.