«На минувшей неделе к чилийскому побережью прибило огромный труп какого-то неопознанного существа, который на воздухе быстро разлагался. По сведениям береговой охраны, то была лишь бесформенная масса, часть ещё большей массы, которую перед тем видели в море. Чилийские эксперты не обнаружили никаких костей, которые у позвоночного животного имелись бы даже в таком состоянии. Масса была чересчур велика для китовой шкуры и пахла иначе. По имеющимся до сих пор данным, обнаруживаются удивительные параллели с так называемым глобстером. Такие студенистые массы то и дело прибивает к участкам побережья. От какого вида животного они происходят, можно только гадать».
Тронхейм, норвежское побережье
Вообще-то этот город был слишком уютным для институтов и исследовательских центров. Среди разноцветной идиллии из деревянных домов, парков и деревенского вида церквушек пропадало всякое чувство причастности к прогрессу, хотя НТНУ — Норвежский научно-технический университет — находился тут же, за углом.
Трудно найти другой город, так гениально сочетающий в себе прошлое и будущее, как Тронхейм. И Сигур Йохансон был счастлив жить в отставшем от времени районе Киркегата — на первом этаже домика с двускатной крышей, цвета охры, с белой террасой и таким дверным архитравом, что любой голливудский режиссёр рыдал бы от зависти. Он благодарил судьбу за свою профессию морского биолога, и хотя занимался самыми новейшими исследованиями, современность мало интересовала его. Йохансон был визионер, и вся его жизнь протекала в духе Жюля Верна. Никому не удавалось так объединить жаркое дыхание века машин, старомодное рыцарство и вечную жажду невозможного, как этому великому французу. А современность походила на улитку, волочившую на себе гору невежества. Она не находила достойного места в мире Сигура Йохансона. Он служил ей, пополнял её находки и презирал её за то, что она из всего этого делала.
В это позднее утро он ехал на своём джипе к исследовательскому корпусу НТНУ, а мысленно всё ещё был в прошлом. Он провёл выходные в лесу, у озера, в местах, которых не коснулось время. Летом он отправился бы туда на «ягуаре», уложив в багажник корзину для пикника со свежеиспечённым хлебом, паштетом из гусиной печёнки, купленным в магазине деликатесов, и бутылкой пряного траминера, предпочтительно урожая 1985 года. С тех пор, как Йохансон переехал сюда из Осло, он хорошо освоил здешние окрестности, не особенно востребованные тронхеймцами. Года два назад он случайно попал на берег уединённого озера и там к своему восхищению наткнулся на домик, давно уже требующий ремонта. Ему стоило больших усилий разыскать владельца — тот занимал один из руководящих постов в Норвежской государственной нефтедобывающей компании «Статойл» и жил в Ставангере. Зато это ускорило приобретение домика. Хозяин был рад, что нашёлся желающий, и продал дом за смешную цену. Йохансон нанял бригаду нелегальных русских иммигрантов, и те в несколько недель привели домик в соответствие с его представлением о том, как должно выглядеть пристанище бонвивана конца 19-го столетия, предназначенное для отдыха на природе.
Там он сидел долгими летними вечерами на веранде с видом на озеро и читал прорицателей-классиков — от Томаса Мора до Джонатана Свифта и Герберта Уэллса, — слушал Малера и Сибелиуса, наслаждался фортепьянной игрой Гленна Гулдса и симфониями Равеля в исполнении Селибидейса.
Йохансон вырулил на пологий подъём. Впереди показался главный корпус НТНУ — могучее, похожее на крепость строение начала XX века, припорошённое снегом. За ним тянулась территория университета с учебными корпусами и лабораториями. Весь этот ареал населяли десять тысяч студентов — настоящий студенческий городок. Жизнь тут била ключом, и Йохансон вздохнул. На озере было чудесно — уединённо и возвышенно. В минувшее лето он несколько раз брал с собой туда ассистентку директора департамента кардиологии, с которой познакомился в деловой поездке. Они быстро поняли друг друга, но к концу лета Йохансон объявил об окончании их отношений. Он не хотел связывать себя, к тому же трезво оценивал реальность. Ему было 56 лет, она на тридцать лет моложе. Для краткосрочной связи это прекрасно. Но не годится для жизни, за порог которой он мало кого пускал.
Он припарковался и направился к зданию факультета естественных наук. Он всё ещё мысленно был на озере и чуть не проглядел Тину Лунд, стоявшую у окна перед дверью в его кабинет.
— Опаздываешь, — сказала она, подтрунивая. — Кто-то не хотел тебя отпускать?
Йохансон улыбнулся. Лунд работала в «Статойле» и вращалась в основном в исследовательских кругах «Синтефа». Этот фонд принадлежал к числу самых крупных негосударственных научно-исследовательских структур Европы. Именно благодаря этому фонду норвежская прибрежная промышленность сделала большой рывок, а совместная работа «Синтефа» и НТНУ принесла Тронхейму славу центра технологических исследований. Учреждения «Синтефа» были рассредоточены по всей округе. Лунд, в стремительной карьере доросшая до должности замначальника отдела освоения новых месторождений нефти, недавно была откомандирована в институт морских технологий «Маринтек», который тоже был частью «Синтефа».
Йохансон, снимая пальто, оглядел её высокую стройную фигуру. Тина Лунд ему нравилась. У них в своё время чуть было не начался роман, но на полдороге они решили, что лучше им остаться друзьями. С тех пор они помогали друг другу в работе и иногда вместе обедали.
— Я старый человек, мне необходимо много спать, — ответил Йохансон. — Хочешь кофе?
— Если есть.
Он заглянул в секретариат и обнаружил полный кофейник. Его секретарши не было видно.