Когда Дадон решил подстрелить сына самого крупного в городе бизнесмена, он обратился к помощникам с просьбой поискать выходы на хорошего стрелка. Все промолчали, и лишь Шалый взялся договориться со снайпером. Признаться, Дадон не сильно надеялся на этот порыв своего бригадира, так как знал о цене его обещаний. Но Шалый не подвёл, и дело выгорело.
И вот сейчас Шалый проклинал свой проклятый язык, так как лишний раз убедился в том, что инициатива наказуема. Теперь ему надо идти на мокрое дело. Не ему непосредственно, но если дело будет расследоваться, то до него точно доберутся, и пойдёт он в этом деле организатором, то есть паровозом. Эта перспектива очень печалила Шалого. Получается, что он за свой язык будет в перспективе отвечать ещё и за убийство Седовского сынка. Ведь это он передавал для снайпера все инструкции, кого замочить и как это должно выглядеть. Не скажешь же в суде, что ему эти инструкции Дадон передал. Это не по понятиям, этого никто не поймет. Единственное, чем успокаивал себя Шалый, что ментам до снайпера никак не добраться. Если до него первым доберётся Дадон, то снайперу точно крышка. А Дадон до него доберётся, так как у него есть направление в поисках. И от него, от Шалого, здесь много зависит.
Шалый набрал номер телефона Сеньки Шаргана:
— Семён Петрович, здравствуйте.
— Добрый вечер, Александр Анатольевич, давно жду вашего звонка.
— Вот я и звоню, встретиться бы надо. Хочу вам передать гонорар за ваши хлопоты.
— Это было бы очень кстати. Надеюсь, вы остались довольны?
— Очень довольны, — Шалый уже устал говорить на нормальном человеческом языке, но с Сенькой иначе было нельзя. Он возглавлял крупную торговую фирму, за «крышу» платил исправно, и давно перестал быть Сенькой Шарганом — некогда большим специалистом по отмыванию чёрных денег.
— Давайте забьём стрелку на первое число, на утро, — Шалый всё-таки сорвался на привычный для себя жаргон, — скажем, в десять утра в кафе «Дуплет».
— В десять разве кафе уже откроется? Все-таки все с похмелья будут.
— Не парься, откроется.
— Тогда договорились.
Сенька отключил телефон. Шалый ещё выпил, потом закурил. Он решил повезти Сеньку сразу после Нового Года за город, на дачу к одному из своих пацанов. Тот сказал, что в деревеньке никто не зимует, дачники бывают только летом. Пока снега немного, проехать на джипе можно. В деревне нет никого, никто им не помешает. Правда дача не отапливается, будет холодно. Шалый велел взять с собой водки и еды на пару дней, так как был уверен, что Сенька быстро не расколется. С собой помимо хозяина дачи, Шалый решил взять ещё двоих самых отмороженных бойцов.
Засыпая, Шалый проклинал тот день, когда, получая с Сеньки очередной платёж, принял его приглашение пообедать. Обед затянулся, и они с крышуемым пропьянствовали до утра. Вспоминали старые добрые времена, общих друзей и недругов. В разговоре Сенька и сообщил Шалому, что знает выход на человека, который может выполнить самую деликатную просьбу, то есть избавиться от кого угодно. Но стоит это очень дорого. Шалый выслушал и посчитал это высказывание Сеньки пьяной похвальбой. Ну, нравится Сеньке похвалиться такими связями. Да, жалко, что ли? Лишь бы платил исправно. А через неделю Шалый и брякнул, что у него есть выход на стрелка. Брякнул при всех авторитетах и в присутствии самого Дадона. И вот чем кончилось. Теперь можно опасаться, что остаток дней придется провести на зоне. Уснул Шалый лишь под утро.
ГЛАВА 15
Коля, Николай Лыков сидел в кресле перед телевизором. Ночная программа заканчивалась, и он изо всех сил боролся со сном, дожидаясь возвращения матери с вечерней смены. Он всегда её дожидался, несмотря даже на то, что утром самому нужно было рано вставать на работу. Так уж у них повелось. Много неприятностей доставил Коля своей матери за последние годы. Ещё малолеткой связался с дурной компанией, сидел, вышел и снова сел. Но вот теперь, повзрослев, твёрдо решил завязать и уже три месяца вкалывал на заводе, куда устроила его мать. Сначала работать не очень нравилось, но постепенно Коля увлёкся ремонтом насосов и компрессоров, куда его определили, и даже находил в этом свою прелесть. К тому же и деньги платили неплохие.
Глаза Лыкова слипались, и он с трудом различал фигуры, мелькавшие на экране. Было душно, и балконная дверь была открыта. Вдруг с балкона мелькнула какая-то тень, и Коля даже ничего не успел понять, как получил страшный удар в челюсть и моментально отключился. Когда он возвратился из небытия, в комнате горел яркий свет. Коля лежал на животе посреди комнаты, руки его были стянуты за спиной наручниками. По комнате расхаживали несколько человек в пятнистой, камуфляжной форме. Один в штатском о чём-то расспрашивал Колину мать, которая смотрела на него отрешённым взглядом. Коля захотел закричать:
— Мама! Я ни в чём не виноват! Ошибка это! Прогони их!
Но у него получилось только какое-то неясное, глухое мычание. Челюсть не двигалась. По сладковатому привкусу Коля понял, что у него полный рот крови. Он попытался проглотить эту липкую массу, но ничего не получалось. Он закрыл глаза и сразу пропали красные круги, непрерывно плясавшие перед Колиным взором, всё застелила тьма.
В это время Крыленко, руководивший захватом, велел обыскать квартиру, а сам, взяв у Колиной матери ключи от сарая, вышел во двор. На улице он подогнал оперативную машину вплотную к сараю, посветил на замок. Быстро с ним справившись, он достал из машины винтовку «Смит и Вессон» американского производства с оптическим прицелом и глушителем и спрятал её в сарае. Потом закрыл дверь на замок и отъехал на машине к Колиному подъезду. Около подъезда стоял участковый милиционер:
— Надо понятых, двоих в квартиру, двоих пришли к сараю.
Через полчаса Крыленко по всем правилам изъял винтовку из Колиного сарая, что и засвидетельствовали понятые, расписавшись в протоколе. В квартире люди Крыленко перевернули всё вверх дном. Так как им самим было непонятно, что нужно искать, то они просто открывали очередной ящик стола или комода и вытряхивали их содержимое на пол, на середину комнаты. Потом несколько человек прошлись по этой куче барахла грязными сапогами. Через полчаса после начала обыска чистенькая «хрущевка», где проживал Коля Лыков со своей матерью превратилась в помойку. Зашедший в квартиру Крыленко, увидев этот бардак, выругался про себя:
— Заставь дураков Богу молиться.
Он остановил обыск, затем вышел в прихожую и нашел на полочке для обуви пару не старых кроссовок.
— Это обувь Вашего сына? — спросил он мать Коли. Та не сразу поняла, что от нее хотят. Крыленко повторил вопрос громче, уже тыкая кроссовками прямо ей в лицо. Женщина только кивнула. Далее был составлен протокол об изъятии кроссовок, который подписали понятые, которые присутствовали в квартире при обыске. У этих двоих пожилых людей, которые жили с семьей Лыковых на одной лестничной площадке больше трех десятков лет, действия полицейских не вызвали никаких эмоций. Они не возмущались погромом, испорченными вещами, хамским поведением, и тем более не стали об этом писать в протоколе, хотя такое право им законом предоставлено. Они этим правом не воспользовались не только потому, что побоялись. Они были уверены, что только так и должна вести себя полиция, когда приходит в квартиру к преступнику. Что Коля Лыков совершил преступление — они не сомневались, просто так ни к кому с обыском не приходят. Так было на их памяти всегда. И при Сталине, и при Брежневе. Почему сейчас должно быть иначе?