В суматохе проводов двери в избу почти не закрывались, и Гранат однажды проскользнул в горницу. За двумя по-прежнему друг к дружке придвинутыми столами сидели такие же, как и во все прошлые дни, возбужденные и распаренные гости. Многие из них — лишь шапки с голов постаскивав — в пальто и в телогрейках.
Но вот засобирались все и вышли на улицу.
Парень с аккордеоном на груди играть продолжал и на морозе. Вокруг него собравшиеся смеялись и пели, и от людей дружно валил пар. Процессия растянулась, окружив Витьку и еще несколько парней, таких же, что и Витька, с котомками за плечами и одетых, в отличие ото всех, не в мало-мальски нарядное, а наоборот — в рабочее. Потешные старики все норовили шумно напутствовать парней, время от времени восклицая что-то громко и по-пустому потрясая в воздухе коричневыми руками с огромными, точно когти какие, желтыми прокуренными ногтями на узластых, корявых пальцах.
Сам Витька не переставая бренчал на гитаре, а перед ним полукружьем отступали девушки, которые и все прошлые дни гуляли и ликовали в избе. Они с подвизгом подпевали Витьке время от времени, глаз не спуская с одной своей подружки в коротеньких, с меховою оторочкою сапожках, совсем еще худенькой, узколицей девчонки, почти что школьницы, которая в этом людском кругу отплясывала очень бойко по утоптанному свежему насту первой зимней дороги. Чуть румяная от морозца, худенькая девчонка эта выглядела решившейся вдруг точно бы на все, да только бог весть на что и отчего — тоже. И молодые серые глаза ее отчаянно поблескивали, и пела она озорно, подстраиваясь под гитару, на которой Витька от вдохновения чуть ли не рвал струны:
Заскочив в круг, Гранат метнулся к девушке, от которой шибанули в него вчерашние запахи той молодой женщины, с какою Витька целовался вчера у зарода. Отчего-то обрадовался он всем этим запахам, радостно рванулся было девушке на грудь, чуть ли не лизнуть ее норовя в расчудесное, слегка румяное личико, как девушка вскрикнула вдруг, схватилась руками у горла, и тогда подружки ее закричали, замахали руками дружно и прогнали его с дороги, мигом забросав снежками. Витька, однако, приказал им что-то, и кидать снежки они перестали. Следом Витька позвал его к себе, чтоб успокоить, но подбегать Гранат не решился. Заскулил он только, закружил на месте, будто жалуясь: что, мол, и рад бы был мордою ткнуться в хозяйские руки, да боязно шибко. И до самой станции бежал он уже на предусмотрительном отдалении от людей, по тропинке обок дороги, ну и девушка, между прочим уже тоже ничего не отплясывала отдельно, а шла вместе со всеми своими подружками. И все это время Гранат крутился подле людей, не сводя с Витьки взгляда.
Но вот Витька заметно обеспокоился, огляделся и наконец позвал его к себе, да и сам еще шагнул навстречу. Привычно вскинувшись на задние лапы, Гранат ткнулся хозяину в грудь, поскуливая, и розовым горячим языком лизнул Витькино ухо, распахнутое под мороз здоровое Витькино горло, весело сморщившийся Витькин нос.
— Жди меня, и я вернусь! — улыбнулся Витька, сладко почесав ему за ушами. — Ну, будя-будя, псина!
И после этих ласк опять ушел он к своим людям, к друзьям и девушкам, к отцу с матерью. И сказал родителям громко:
— Берегите пса!
Прикатил серый, заиндевелый поезд, от которого разило углем, смазкой и человеческим потом. Витька и его товарищи скрылись в отворившихся дверях вагонов, окутавшись плотными клубами пара. Паровоз прогудел, всколыхнув стоячий, будто пристывший утренний воздух, и поезд стронулся и покатил все бойчее и бойчее, постукивая на стыках колесами и взметая легкий, еще не успевший толком улежаться на междупутьях снег, и в этой, самим-то собою поднятой, метели скоро скрылся из виду, мигнув на прощание красным треугольником сигнальных фонарей последнего вагона…
На усадьбу воротился Гранат с задов. Сиганул меж жердями изгороди и ткнулся тотчас в зарод возле того его места, где вчера застал Витьку с девушкой. Натоптано было здесь вокруг и насорено сеном, а в боку зарода прорыта как бы нора. Гранат уловил запах человеческого тела, поскреб лапой и выворотил из трухи зелененькую вязаную рукавичку.
Вернулись в дом старики и старухи, чтобы доедать и допивать.
Витькин отец по малой нужде отошел за стайки и услыхал, что ли, как он, Гранат-то, балуется у зарода с рукавичкой, окликнул:
— Грана-ат?
Гранат вывернул из-за зарода горячий и веселый от забавы.