Мама напевала, надевая ярко-красное пальто с блестящими черными пуговицами. А потом она опускалась передо мной на корточки и обнимала меня.
– Будь хорошим мальчиком, Мишка. Запри дверь и никому не открывай.
Если бы я знал, что он придет, я никогда не открыл бы дверь.
Никогда.
Я помню его лоснящиеся штаны и потертые сапоги в дверном проеме.
Мама подтолкнула меня вперед.
– Мишка, скажи «привет».
– Привет, – сказал я.
Он вручил маме букет цветов и нагнулся ко мне. У него было удивительно узкое лицо.
– Так вот он, хозяин дома, да? Мелкий какой, точно таракан.
От него несло так, что мне захотелось зажать нос.
– Пожмите друг другу руки, – потребовала мама, подтолкнув меня еще раз.
Он сильно сжал мою ладонь.
– Не волнуйся, Аня, – сказал он. – Нам с мелким хватит времени, чтобы познакомиться. – Он широко улыбался, но его глаза оставались холодными.
Так-то все и началось.
Этот злой дядька водил маму гулять. А мне купил приемник, чтобы мне не было скучно.
– Это радио, – похвастался я маме. Покрутив ручки, я приложил радиоприемник к уху. – Я могу слушать, как люди поют и разговаривают.
– В России больше никто не поет, – хмыкнул он.
– Почему? – спросил я.
– Потому что все слишком бедные, мелкий. А бедные люди не поют.
– Но мы не бедные, – возразил я.
Он расхохотался, запрокинув голову, а мама обняла меня.
– Нет, не бедные, Медвежонок.
Вскоре он позабыл о том, что нужно уходить домой. Он оставался в нашей квартире со своими сигаретами, водкой и сношенными сапогами. Оставался у мамы в кровати.
– Ты слишком большой, чтобы спать в одной кровати с мамой, – заявил злой дядька. – Только младенцы спят в кроватке с мамой. А ты ведь не младенец, так, Мишка?
Я покачал головой.
– Мне уже пять.
Он бросил мое любимое одеяло и мою книжку сказок на кровать в гостиной.
– Но маме нужно, чтобы я был рядом с ней ночью, – сказал я, теребя край рубашки.
Мама уберет его сапоги от своей кровати, когда вернется с работы. Она переложит мое одеяло обратно в комнату. Я был уверен в этом.
Приходя с работы, мама всегда приносила буханку черного хлеба, картошку и капусту для супа. А еще мама всегда приносила мне гостинец – ватрушку.
Но тем вечером мама вернулась с пустыми руками. И она была очень расстроена.
– Меня уволили, – сказала она.
– Это как же? – Его черные глаза сверкнули. – Что же мы теперь будем есть?
– Может, ты…
Он влепил ей пощечину. Я еще никогда не видел, чтобы мою маму били. Я думал, что мама даст ему сдачи. Однажды в поселке один мальчишка стукнул меня, и тогда мама схватила этого хулигана за воротник и хорошенько его встряхнула. Тогда глаза того мальчишки распахнулись широко-широко. И он убежал со всех ног.
И этот убежит.
Но мама не схватила его за воротник. Она не встряхнула его так, чтобы у него зубы клацнули. Она лишь прижала ладонь к щеке и прошептала:
– Прости меня.
Потом они сидели в гостиной, пили, курили, смеялись и ссорились.
Ему не нравилось, что я сижу в углу.
– Он опять пялится на меня, Аня! – жаловался злой дядька. – Почему он все время смотрит на меня?
Тяжело прошагав по комнате, он стянул меня с кровати, схватил мое одеяло и книгу и забросил их в шкаф на кухне.
– Ну вот. – Он отряхнул ладони, будто избавляясь от грязи. – Теперь ты будешь спать здесь.
Мама стояла за его спиной, заламывая руки.
Я забрался в шкаф и свернулся калачиком на одеяле. Моя книжка со сказками лежала на пыльной полке. Возле книжки виднелись круги, оставшиеся от банок с консервацией. У нас больше не было таких банок. После всех этих дней и недель прекрасная золотая Жар-птица на обложке покрылась слоем жира. На другой полке лежала стопка бумаги и мой любимый карандаш. Когда я не мог уснуть от холода и злости, я рисовал. Рисовал Жар-птицу, страшную ведьму Бабу-ягу, избушку на курьих ножках, рисовал живых кукол, великанов и крылатых волков.
Я слышал их голоса за дверцей шкафа.
– Почему ты не понимаешь, что в приюте ему будет лучше?
– Я не могу его отослать.
– Ты и себя-то прокормить не можешь, – говорил он. – Кроме того, он мне не нравится. Он странный.
– С ним все в порядке.
Звон бьющегося стекла.
– Или он, или я, Аня.
– Нет! Умоляю, не проси меня…
Звон – опять что-то разбилось. Шарканье сапог по полу.
– Глупая женщина!
Пощечина.
– Нет!
Звон. Вопль. Глухой стук. Стон. Тишина.
Глава 4
Пуговица
Пол на кухне был холодным, и холод добрался до меня сквозь гору одеял. Я дрожал, глядя, как дыхание паром вырывается из моего рта. Я был драконом. Жар-птицей. И я точно не был этим вонючим крикуном, который выдувал сигаретный дым через ноздри.