Ринг, некогда сооруженный на скорую руку по указанию Аркадия Николаевича Заседина, за короткое время своего существования почти не изменился. И «трибуны» остались на своих местах. Только огромный брезентовый зонтик, установленный над ними снес ветер, и он, напоминая выдубленную шкуру какого-то доисторического животного, валялся неподалеку, сморщенный и влажный.
Юрий Мызин шел в направлении одиозного сооружения, толкая в спину Заседина. Рядом шагали Мурад Сафаров и Ленька Гридин. Они все еще не понимали, для чего Мызин тащит куда-то пленного, эту часть плана он так и не открыл. Но подозревали в совершающемся перед ними действе проявление какого-то изощренного коварства. Потому не приставали с расспросами и терпели холодный душ, со-стоящий из мириад водяных иголочек.
Аркадий Николаевич ступал, тяжело отдуваясь. Щемило расшалившееся от всех недавних перипетий сердце. И было очень жалко себя. «Обскакала молодежь, — с горечью думал он, — уложила на лопатки. Эх, раньше надо было их кончать. Успокоился, потерял бдительность. И вот — оставили в полных дураках. Что еще Юрка задумал? Унизить как-нибудь хочет? Да, его взяла. А может, договоримся мы с ним? Почему нет? И не таких уламывал. Пообещаю ему все, все, что захочет. А потом… не совсем же я старик. Найдем ответные меры. Только бы сейчас выкрутиться. Дай мне Бог выкрутиться! Я целую церковь построю! Вот, ей-богу, постою!».
— Послушай, Юрик, — кашлянув, повернулся Заседин. — Давай поговорим.
— Позже.
— А чего тянуть? Нам ведь есть о чем… говорить.
— Вперед давай, вперед, — подтолкнул его Мызин. — Хотя, есть у меня один вопрос: кто там, в Казахстане, вместо Якубова теперь?
— Об этом позже…
— Скрываешь? Ну, скрывай, скрывай, я и сам узнаю.
Скромную процессию догнал слегка запыхавшийся отчимовский боевик.
— Ну что, командир, это, как мы их? В легкую покрошили, а?
— Молодцы, спасибо вам.
— Да ладно. Ну, мы, это, типа, свободны? Как договаривались?
— Все, мальчики, как договорились. Ты передай Отчиму — пусть ждет должок, за мной не заржавеет.
— Понял. Ну, давайте. Если чего надо будет — обращайтесь.
Мызин снял наручники со своего недавнего шефа, подвел его к калитке, открыл и впихнул Заседина на ринг.
— Ты что, Юрик, запереть меня здесь хочешь и одного оставить, как в клетке? На всю ночь? — воз-мутился Аркадий Николаевич. Он, задрав голову, посмотрел на верхние края сетки. Нет, до них ему не добраться. — Не валяй дурака, Юра!
— Так кто там вместо Якубова?
— Этот… Ахмадов там такой есть.
— А! И как я сам не допер! Знакомый парень. Ну, сейчас я тебе тоже кое-что напомню, Аркадий Николаевич! Думаю, тебе понравится!
Мызин достал из кармана переговорное устройство и произнес в него два слова:
— Мы готовы.
После того, как засединское воинство ретировалось, место у шлагбаума, ограничивающего доступ в «Свечу» занял непритязательный вездеход УАЗ. После мызинского вызова он тронулся и подъехал к рингу. Из машины в сопровождении незнакомого человека вышел Тамерлан. Собачник замер столбом у решетки, а приехавший с ним открыл заднюю дверь и вывел огромного английского мастифа серого цвета.
Изолированный металлической сеткой пятачок земли, люди вокруг, затяжной нудный дождь, контуры голого леса — все ошеломляюще напоминало тот самый тусклый безрадостный день, когда погибли Костя Гридин, Соболихин и другие ребята. Или тот прошлый день не кончался? Слишком все становилось похоже.
Мызин сделал приглашающий жест.
Тамерлан подвел пса к огороженной площадке. Мастиф негромко зарычал на застывшего там человека.
Заседин хотел что-то сказать, но, видно, и его потрясли воспоминания. Он словно потерял дар речи, его обычно красноватое лицо резко побледнело, рот приоткрылся, глаза выпучились, и, казалось, грудь перестала дышать.
— Ты не забыл, надеюсь, моего Принца, Аркаша? — спросил его Юрий. — Помнишь, как в начале осени мы с тобой гуляли в парке, а он бегал за палками? А потом ты приказал его убить. Вот, теперь он пришел за тобой.
— Юрик, Юрка… сука… — с трудом просипел Аркадий Николаевич.
— А вы с ним похожи! Не находишь? Ему тоже, как тебе, хочется крови… твоей крови.
Тамерлан ввел собаку в ринг и снял ошейник. Мастиф, глухо ворча и скалясь, направился к грузному мужчине, растерянно стоящему перед ним. Заседин принялся отступать мелкими шажками.