— Да уж, традиция… — заметил Аркадий Николаевич.
— Что, неинтересно?
— Почему, весьма. Рассказчик ты недюжинный, сам знаешь. А собак я люблю, да и разбираюсь в них немного, особенно в охотничьих.
— Да что рассказчик!
— Ну и писатель ты, думаю, способный.
— А толку? У меня рукопись о взаимоотношениях Этрурии и Рима уже сколько лежит? Тоже, между прочим, занимательно написана. Есть такая далеко не беспочвенная версия, что этруски — наши ближайшие родственники, именно северо-восточной ветви славянства. Даже созвучно — русские — этрусские! Издательства не берут, а самому напечатать не на что, ты же знаешь, как сраные дерьмократы платят науке.
— Заработай.
— Ха-ха-ха!
— Могу помочь.
— Ты? Как?
— Есть у меня один фонд, подготовишь для них, скажем, техническое задание на аудит, тысяч двадцать долларов отвалят.
— Сколько?!
— Сколько слышал.
— Недурно, да… но какой аудит, я же историк, Аркадий!
— Твое дело написать. Думаешь, читать эти бумажки кто-нибудь станет? Найди какого-нибудь старшекурсника-экономиста, отвали ему пару сотен зелени, пусть лишний курсовой нарисует. Или преподавателя. У тебя же есть знакомые.
Еще почти час воспарявший духом Каретников погружал своего друга в пучины истории, а на прощание спросил:
— Про аудит ты это серьезно?
— Обижаешь, Толя. Припомни, я тебе когда-нибудь фишки вкручивал?
— Ну, извини.
— Ладно. Завтра позвоню.
— Слушай, Аркадий, а сейчас у нас, случайно, не проводятся где-нибудь бои человека с собакой, не знаешь?
— Нет, уж чего не знаю, того не знаю.
— Эх! Мне бы только одним глазом посмотреть, фактура нужна, понимаешь? Пусть уж не гирканские псы, а обычный дог или мастиф и человек — вот зрелище! А книгу я знаешь, как назову?
— Ну…
— «Шаг в пропасть».
— А почему в пропасть?
— Ну, как же… как эквивалент риска… а что — плохо?
«Что за чушь в голову человеку лезет? — подивился Заседин, спускаясь вниз, к машине. — Чехов… псы какие-то! Нет, плохо кончит друг Толя. Дурдом ходячий. Кстати, этот Чехов тоже что-то про сумасшедших травил, кажется. Не помню, чем сам кончил… да, вот так люди и свихиваются. А насчет аудита пообещал зря, расслабился, но выполнить придется».
Автомобиль с Аркадием Николаевичем на борту плавно остановился у подножья монументального здания в центре столицы. С тяжелого лица Заседина ушло выражение минутной расслабленности, оно налилось чиновной значительностью, в которой проскальзывало нечто эпохальное. Носитель сей официальной вывески взошел по короткой лестнице из гранитных ступенек, миновал вахтера в форме милицейского лейтенанта и сосредоточенно прошествовал к лифту.
Примерно в тот же час, но совсем в другом городе и три дня спустя, из серебристого «Опеля» вышла элегантно одетая молодая женщина, небрежно хлопнула дверцей и скрылась за калиткой детского сада. Тут же у машины возник человек среднего возраста, небритый, с коротким носом и глазками словно бы просверленными на круглом, как сковорода, лице. Растрепанной соломенной шляпой и мешковатой одеждой он напоминал небогатого дачника, а еще больше смахивал на Страшилу из известной сказки об унесенной ветром американской девочке. Мужчина, не проникая в салон, ловко справился с капотом, сунул под него обмотанную тряпицей руку, извлек ее и потопал дальше. Дама вывела маленького темноволосого мальчика, села с ним в «Опель», но вскоре покинула машину. Она беспомощно оглянулась вокруг, постояла в растерянности, постукивая по асфальту носком модной туфли. Но вскоре заметила приближающийся автомобиль и подняла руку.
Притормозила пятидверная «Нива» с установленным на крыше желтым в шашечку табло. Женщина негодующим жестом указала на отказывающуюся повиноваться иномарку и посетовала на немецкий автопром. Водитель «Нивы» вышел, осмотрел заглохший мотор, что-то в нем поковырял.
— Эй, шеф, не задерживайся, — недовольно крикнул пассажир.
Из такси, опустив тонированное стекло, выглядывал недавно подходивший к «Опелю» круглолицый субъект, но уже без бросающейся в глаза соломенной шляпы.