– Да будет так! – усмехнулся тот.
Быстрый, словно змей, он накинулся на дана и пнул его под левое колено; нога подогнулась. Удар подкосил Ньяла. Прежде чем он успел подняться – прежде чем успел понять, что происходит, – на его спину, прямо между лопаток, обрушился еще один удар. Ньял упал лицом на камни. Воздух с шумом вышел из легких.
Дан хватал ртом воздух. Он попытался вдохнуть, подняться, дать отпор. Гримнир ему этого не позволил. Не прикоснувшись к саксу, он прыгнул на Ньяла, оседлал его широкую спину и вдавил его голову в каменный пол пещеры. Хрустнули хрящи, из разбитого носа хлынула кровь. Не видя ничего сквозь слезы и рыча от ярости, Ньял забился, словно раненый зверь, и вскинулся. Вцепился в Гримнира. Если бы он только мог дотянуться…
Но Гримнир был безжалостен. Он крепко держался на спине Ньяла и наносил по его голове удар за ударом. Ньял выгнулся. Он сделал еще одну попытку подняться, по его разбитым губам потекла кровавая пена. Грубый кулак Гримнира опустился еще раз, раскроив бровь и попав по уязвимому мягкому виску. Колени Ньяла подломились, дав Гримниру преимущество в силе и весе. На горле Ньяла сомкнулась железная хватка, заглушая последний мучительный вопль.
Глава 5
После прошедшей бури в Зеландии наступило пронзительно ясное утро. Женщина, называвшая себя Эйданом, – а это действительно была женщина, мастерски скрывавшаяся под личиной розовощекого юноши, – приложила ладони ко лбу козырьком и посмотрела назад, на дорогу, по которой шла сюда вчера. Она представила себе волны, бьющие о берега Тюленьего рифа, где они сошли с корабля, плывущего на Борнхольм, остров в Балтийском море. Впереди, за кустарниками и деревьями, сверкали синие фьорды, пронзающие насквозь сердце Зеландии, а южнее, слева от девушки, на несколько сотен футов вперед тянулись холмы, за ними – лесистая низина. Над горизонтом поднимались клубы дыма – там лежали обжитые людьми земли, стояли деревни.
Дул чересчур холодный для этого времени года ветер, и девушка дрожала, несмотря на яркий солнечный свет; она кое-как спустилась по склону холма к изрезанной колеями дороге. Оставленные вчерашним дождем лужи еще не высохли и покрылись по краям кромкой льда. Девушка обнаружила в грязи свежие следы копыт и поняла, что осел, по милости Божьей, не успел убежать далеко.
Животное стояло на опушке леса, запутавшись поводьями в терновнике. Когда девушка подошла, осел дернул ушами и прижал их к голове. Он был напряжен. Испуган. Тихим голосом она начала успокаивать его, словно дитя, вместо того чтобы обрушить на голову упрямой скотины громы и молнии небесной кары, которую та заслужила. Ей удалось взяться за недоуздок. Высвободив веревку из плена терновника, она заметила нечто странное. Края пеньки не выглядели погрызенными – скорее перерезанными. Как и ремень, которым вчера стреножили осла.
Девушка сразу заподозрила в проделке Гримнира. Она вспомнила, как он сидел и с самодовольным видом точил сакс. Но зачем? Зачем он пытался отогнать их осла? Совершенно непонятно…
И вдруг она услышала сквозь порывы пронизывающего ветра отчаянный крик, словно рычание раненого зверя.
Норовистый осел испуганно дернул веревку и вырвался. Девушка покачнулась и, не устояв, упала коленями на покрытую инеем тропинку. В ладони впились камни. Осел унесся куда-то в направлении Роскилле. Еще один крик оборвался на высокой ноте, и взгляд девушки метнулся ко входу в пещеру; она узнала того, кто кричал, и побледнела.
– Боже милосердный, – прошептала она.
С трудом поднявшись на ноги, девушка побежала вверх по склону и нырнула в заросли боярышника.
– Ньял?
Глаза не сразу привыкли к темноте. Она спускалась по ступеням на ощупь, держась одной рукой за стену.
– Ньял!
Но от увиденного во мраке у озерца она начала хватать ртом воздух. Гримнир сидел на спине Ньяла, сомкнув пальцы у него на горле и по капле выжимая из него жизнь. На лице скрелинга застыло ликование дикаря.
– Господь Всемогущий! Нет!
Но едва ступив на дно пещеры, она уже поняла, что опоздала. Крепкие руки Гримнира дрожали и сжимались, он впечатал Ньяла лицом в землю и вскочил на ноги. Схватил Ньяла за плечо, перевернул его на спину. Девушка, называвшая себя Эйданом, громко вскрикнула при виде окровавленного лица, сломанного носа и заплывшего глаза дана. Еще больший ужас вызвал у нее раздувшийся, как у висельника, язык и остекленевший взгляд выпученных глаз. Девушка кричала, потому что уже поняла: Ньял погиб.