В волосах мальчика кое-как торчали цветы: маленькие беленькие и большие с красными помятыми лепестками. Шею украшала большая ракушка, грубо скрученная кожаным шнуром.
Альфэй уже и забыла, когда в последний раз видела хоть кого-то стремящего принарядиться. У Сибилла же, похоже, была настоящая страсть к украшательству жилища и себя. Причём довольно странная для данного мира. Альфэй заметила, что местные женщины не очень-то понимают его тягу к прекрасному, быстро теряя интерес к его непрактичным изобретениям.
— Сибилл, это совсем не по-мужски, — нахмурившись, заметила Альфэй и осознала, что деления на мужчин и женщин тут попросту нет.
Если уж говорить о женщинах этого мира, то они совершенно не стремились себя украшать, ничему не умилялись, и их ничто не трогало. Они дрались по вечерам ради развлечения, проявляли себя асексуально, как некий «средний род».
Поведение Сибилла сильно отличалось от повадок смертных, населявших этот мир. И даже Альфэй не могла подать ему пример утончённости и стремления к прекрасному. Последнее отчего-то было особенно неприятно, раздражало и злило. Захотелось отругать мальчишку.
— Что значит «не по-мужски»? — вслед за ней нахмурился Сибилл.
Альфэй вдруг стало стыдно за то, что расстроила его. Но злость только усилилась.
— Не бери в голову. Просто это слишком… необычно, — постаралась выкрутиться Альфэй.
— Но красиво же!
— Эм… как скажешь.
— О, ходячий стог сена для наших козочек! — оценила вид Сибилла Юн и загоготала.
— Ничего вы не понимаете! — психанул тот и вылетел из хижины.
— Чего это он?
— Просто чересчур чувствительный, — пожала плечами Альфэй.
— Неженка что ли?
Альфэй помимо воли ухмыльнулась, а на душе отчего-то стало гадко.
С той поры Сибилл завёл бесящую привычку вплетать в волосы тряпицы, кожаные ремешки, ракушки, цветы и камушки. Он постоянно экспериментировал с перьями, веточками, шерстью коз. Альфэй же старалась игнорировать это и никак не комментировать.
Так пришла пора холода и тумана.
Часть 1
Глава 3. Расстроенная богиня
Сибилл не знал, как угодить сестрице Фэй, отличавшейся от всех кого он видел: изяществом, хрупкостью, аккуратностью. Внешне она была больше похожа на него, чем на других жителей общины. Их обоих называли «варварами» и «чужаками». Сибилл слышал, что другие дети называют, заботившихся о них взрослых женщин, мамами. Иногда он думал о том, как бы всё сложилось, если бы Фэй действительно была его мамой. Она гладила бы его по голове? Держала за руку? Говорила, какой он замечательный и как хорошо у него получается плести корзины? Эти мысли вызывали тянущее чувство в груди. И в то же время от таких фантазий хотелось прыгать и кричать, как мартышке.
С самого начала ему понравилась добрая улыбка сестрицы Фэй, а потом оказалось, что она это делает не часто. Больше хмурится и поджимает губы. Он честно старался помогать ей с корзинами и другими вещами из бамбука, охотился вместе с сестрицей Юн, научился разделывать и готовить дичь, ухаживать за животными, доить коз. Хотел быть полезным.
Сестрице Фэй точно нравились цветы, красивые камни и ракушки, которые он приносил в их жилище. Но отчего-то ей не нравилось, когда Сибилл украшал не хижину, а себя. Сестрица Юн смеялась над ним и почему-то это было особенно больно и обидно. Он не мог точно выразить словами, что с ним происходит, но чувство несправедливости и одиночество преследовали его. Из-за этого хотелось поступать наперекор, всем назло.
Сибилл видел, как неприятно делается сестрице Фэй от его вида, как она отвергает его и, молча, злится. Он чувствовал, что с каждым разом из него будто уходит что-то хорошее, светлое, то, что радовало и согревало изнутри.
Сибилл стал замечать, что в общине никто больше не вплетает в волосы цветы и перья, не носит на шее ракушки и камешки.
Сестрица Фэй тогда сказала, что его поведение стало «слишком». А раньше, когда он просто приносил красивое, было не «слишком». Закралась мысль, что он сделал что-то не то, что-то ужасное, из-за чего сестрица Фэй резко перестала его любить. Он поделился с ней прекрасным, интересным, новым и… реакция сестрицы Фэй ощущалась как удар: больно и обидно, потому что не ожидал. Вернее рассчитывал совсем на другую реакцию, но просчитался.
Раньше сестрица Фэй всегда и во всём его поддерживала. И улыбалась очень красиво, так что хотелось делать её ещё счастливее, чтобы она не переставала улыбаться. Особенно страшно было понять, что именно из-за него она стала печалиться и злиться. Он хотел стать причиной её радости, но у него больше не получалось.
Ему ничего не сказали! Не объяснили. Не попросили чего-то «не делать». Не растолковали, как надо и как принято. Одно только «слишком» не говорило ни о чём!
Накатившие из глубины сердца растерянность и злость. Вот, что было «слишком»!
И если со злостью Сибилл пока что не знал, что делать, то растерянность можно было развеять разговором. Получив конкретные ответы, не важно плохие или хорошие, стало бы понятнее, что делать дальше.
Нужно было просто поговорить… Вот только снова расстраивать и так постоянно недовольную им сестрицу Фэй совсем не хотелось.
— Я вызываю на бой главу общины Джу! — прервал его беспокойные мысли голос охотницы Тай.
Собравшиеся поглазеть и поучаствовать в вечерних боях женщины возбуждённо зароптали.
— Вот как? А ты уверена, что справишься, малышка Тай? — вышла в круг освещённый огнями костров женщина с цветом волос почти как у самого Сибилла.
— Да уж получше, чем такая старая развалина, как ты! — крикнула Тай и набросилась с кулаками.
Обе женщины вкладывали всю свою силу в каждый удар, отчаянно сражались. Глава общины явно экономила силы и очень расчётливо делала выпады, уходила от ударов, не стремясь блокировать их. Она словно использовала силу Тай против неё самой же. Вот только движения Тай ощущались более свободными, сильными, взрывными!
В какой-то момент Сибиллу показалось, что вот так же решить свои разногласия с сестрицей Фэй было бы здорово. Подрались, выпустили злость, решили кто из них прав, а кто виноват. Урегулирование разногласий подобным способном показалось таким простым и правильным!
А потом Тай опрокинула главу общины на песок и, будто этого было мало, поставила ногу на поясницу старой женщины, отчего та страшно закричала.
— Прекрати, ты делаешь ей больно! — не выдержал Сибилл и рванул в круг.
— Хочешь, чтобы я и с тобой разобралась, маленькая паршивка? — зло сощурилась Тай.
— Детям сложно понять мир взрослых. Прошу простить, — его перехватила сестрица Фэй и, несмотря на сопротивление, вернула за пределы круга. Руки у неё оказались очень сильными.
— Но вообще-то Тай перестаралась. Глава общины Джу в летах и такое обращение просто немыслимо, — раздалось откуда-то из толпы.
— Она больше не глава общины! С сегодняшнего дня это — я! — закричала Тай.
— И всё же со старшими нужно обращаться более уважительно, — вновь послышался ропот.
— Как хочу, так и поступаю! Я тут главная! Потому что самая сильная и приношу больше всего пользы общине. А кто не согласен, может покинуть общину хоть сегодня! — ещё больше разозлилась Тай и потянула с песка старую женщину. — И первой будешь ты, Джу. От тебя уже никакого толка, только пищу на тебя тратить. Ну, пошла вон!
Тай оттолкнула женщину от себя, но той удалось сохранить равновесие и вместо того чтобы послушаться она остановилась, глядя Тай в глаза.
— Я уйду. Вот только ты совсем забыла, чему тебя учили, Тай. Община — это не один человек и его интересы, а все от мала до велика. Счастье одного влияет на всех так же, как счастье всех влияет на одного. Не сумев создать своего счастья, другим ты ничего хорошего не принесёшь.
— Прочь, Джу! — зашипела от злости Тай.
Община ничего не сделала. Ни одна женщина и слова не проронила. Не защитила. Все они просто смотрели, как бывшая глава покидает круг и уходит прочь в темноту.
Только когда стал задыхаться, Сибилл понял, что, оказывается, давно уже плачет.
— Заткните свою малявку, иначе её заткну я, — прикрикнула Тай, и сестрица Фэй потянула его за руку, прочь от страшных молчаливых женщин.